Нарративный анализ снов?

Резюме

Статья начинается с краткого обзора и критики классического анализа снов; затем автор переходит к рассмотрению нарративных публикаций об анализе и работе со снами. Наконец, исследуется ещё один возможный подход, фокусирующийся на внимании к уникальным эпизодам в снах, реакциям и откликам.

Так бывает, что мы видим проблемные сны. Есть ли в нарративной практике подходы, которые могли бы с этим помочь? В 2011 аспирантка курса нарративной терапии Энжи Скудери рассказала о ситуации, которая натолкнула меня на размышления. В её словах я услышал зародыш новой идеи, первые ростки того, что может стать частью нарративной практики – я сразу дал ей игривое название «нарративный анализ снов». Энжи поделилась эпизодом из сессии с клиенткой, у которой были проблемы со сном; она задала ей вопрос, как девушка реагирует на эти проблемы во время самого сна.

Является ли это первым действием терапевта – расспросить человека об уникальных эпизодах в его снах, его реакциях и откликах на разные части сновидения? По крайней мере, как я узнал (см. дальше) вариации подобного подхода уже применялись и были описаны различными нарративными практиками. Хочется ещё раз подчеркнуть, что Энжи Скудери на тот момент была аспиранткой; это снова напоминает о том, что прекрасные новые идеи могут появляться и благодаря нарративным студентам.

Анализ снов имеет древнее происхождение, к сновидениям обращается даже Библия. Для многих племён сны играли огромное значение, а 20 век принёс нам множество психоаналитических текстов. Даже некоторые представители естественных наук свидетельствовали о том, что ответы на стоящие перед ними задачи приходили к ним во снах. Во всех этих снах упоминается важное знание, которое в них содержится или через них передаётся. Транслируемая таким образом мудрость может объяснять явления сна, приносить важные известия или предсказывать грядущие беды. Как знание, так и его источник – будь то духовная сила, подсознательные процессы или что-то ещё – они воплощают собой истину и не зависят от убеждений самого человека.

Не имея целью выказать неуважение к подобным представлениям о снах, хочу заметить, что во всех классических способах анализа снов есть как минимум одно общее: сновидец позиционируется как пассивный получатель этой экспертной сновидческой мудрости. Ещё хорошо, если ему был явлен путь или пришла подсказка, как освободиться или освободить других людей, показаны способы решения сложных научных проблем. Можно отпраздновать это, отнестись к этому с благодарностью.

Однако такое «пассивное» позиционирование смещает фокус внимания на перенесение вовне пришедшего во сне послания и изучение его возможных последствий в жизни человека, как хороших, так и плохих. Но, как мы это понимаем в нарративной практике, последствия – только одна часть произошедшего; вторая – то, как человек активно на произошедшее отвечает (White, 2004, p.47; Yuen, 2009). Никто не является на 100% пассивным получателем; когда идёт речь о последствиях, это подразумевает и активные реакции столкнувшихся с ними.

Есть ещё одна вещь, которую мы часто обнаруживаем в общественных науках и что часто происходило в классическом анализе сновидений: локальное знание обесценивается, тогда как экспертное оказывается в привилегированном положении и воспринимается как единственное правильное понимание происходящего (Findlay, 2012; White, 2003). Через это человек повторно рассматривается как пассивный – ему говорят, что для интерпретации этих посланий нужен эксперт.

В результате – двойная пассивность: пассивность в получении, пассивность в понимании. (Ну хотя бы у снов остаётся свобода; интерпретации экспертов обычно оказываются очень разнообразными). Даже проводились дискуссии на тему того, какие профессии могут занять законное место в индустрии экспертной интерпретации снов. Годами эксперты в областях философии и религии соревновались за долю на этом рынке; появившаяся позже психология присоединилась к ним в этом соревновании.

И здесь – в обсуждении проблем, вызываемых экспертными интерпретациями снов – нам способны помочь структурализм и постструктурализм. Если мы принимаем, что такие интерпретации являются истиной, то вполне понятна необходимость их популяризации, передачи и трансляции широким кругам – другими словами, распространения посредством «сообщений». Любое такое сообщение является «текстом», будь то видео, образы/картинки, звуки или напечатанное послание. Структурализм и постструктурализм вступают в дебаты по поводу проблем, возникающих при чтении и интерпретации текстов. В моём понимании, структурализм говорит, что вы можете схватить суть сообщения, распаковать её, обнародовать. Вам просто нужно обладать навыком или владеть ключом (эксперты говорят, что именно они им и владеют), чтобы понять сообщение. Постструктурализм здесь не согласен и утверждает, что среди всего остального распознать правдивую суть сообщения практически невозможно, поскольку, читая текст, мы неизбежно подвергаем его влиянию собственных убеждений, а значит – меняем и искажаем результат. Получается – если следовать постструктурализму – что в сообщении вообще не может быть заложено правдивой сути? Как я вижу, вопрос не в этом – суть может быть как заложена, так и нет; другое дело, что вне зависимости от её наличия, по перечисленным выше причинам к ней практически невозможно подступиться.

Мне кажется, что некоторые элементы нарративного подхода и постструктуралистской мысли с определённой долей скептицизма смотрят на «экспертное» прочтение любой истины в любом сообщении, включая сны. Если резюмировать, то в дополнение к политической проблеме пассивного позиционирования сновидца по отношению к считывающему его сон эксперту, постструктурализм показывает нам ещё одну. Она кроется в самом чтении, когда вместо неуловимой истины из сновидения (содержалась она там или нет) в нём может оказаться больше «эксперта» и его убеждений, того, что является правдивым для него.

Данной критикой мне бы не хотелось демонстрировать неуважения к поискам правды в снах. Скорее, это просто критические предостережения и предложение сохранять разумную осторожность в любых поисках правды, будь то поиски в чистой науке/разуме/психологии или поиски в духовных областях. К тому же, может быть, не все сновидения претендуют на трансляцию мудрости и правды. Может быть, одна из их полезных функций – развлекать нас в долгие часы сна.

Но если мы действительно хотим чему-то научиться и получить пользу от наших снов или помочь людям с проблемными снами, существуют ли уже описанные альтернативные нарративные подходы к работе со снами, включая анализ сновидений? Одним из кандидатов является работа «Counter-dreaming» Дэвида Эпстона (1986/1989). Много лет назад он написал о том, как поделился со своим клиентом позитивными «авторскими» снами об этом человеке, чтобы противостоять влиянию негативных снов, приходящих к члену его семьи. Не уверен, что это позволяет обойти все острые углы «классического подхода»: во-первых, решение снова приходит от терапевта, не клиента; во-вторых, сон не то чтобы был анализирован. Однако, думаю, иметь в качестве ангела-хранителя Дэвида Эпстона очень приятно!

Вторым ценным кандидатом будет работа «Kanna’s lucid dreams and the use of narrative practices to explore their meaning» Milan Colic’s (2007). В этой работе Milanописывает по меньшей мере два явления. Во-первых, новое отношение ко снам, которое бы поддерживало его клиентку – девушку 15 лет – в создании своих интерпретаций: «…внешние смыслы обычно не дают возможности исследовать собственное понимание опыта» (p.21). Во-вторых, поиск новых действий и реакций, позволяющих вербовать и набирать из позитивных персонажей в своих снах (и жизни) «Команду», которая помогала бы снизить количество негативных элементов:

Colic указывает, что для этой цели им использовались разнообразные нарративные практики, и уже в 2007 одним из первых рекомендует (и показывает, как это делать) нарративные, отличающиеся от классических, терапевтические подходы к анализу снов и работе со снами.

Третий достойный кандидат – работа David Newman «‘“Rescuing the said from the saying of it”: Living documentation in narrative therapy» (2008). Davidописывает создание и распространение коллективных документов, в которых собраны навыки и знания людей о реагировании на кошмары – как во время бодрствования, так и непосредственно во сне. Эти архивы включают в себя техники по снижению частоты кошмаров и их регуляции: «Я пытаюсь вмешиваться в мои сны в той точке, где они максимально пугающи» (Филипп, в Newman, 2008, p. 31). Услышав о подходе Филиппа, Грэхэм сказал: «Я думаю, что бегство от персонажа в моих снах делает его ещё больше. Теперь я попытаюсь ему противостоять» (Newman, 2008, p. 31).

Есть ли другие нарративные подходы? К сожалению, описанные выше примеры принадлежат австралийской и новозеландской выборке. Наверное, уже описано множество других вариантов. В нарративных подходах мы рассматриваем людей как экспертов по отношению к собственной жизни и внутри неё, наша цель – сделать видимыми и признанными их знания, вклады и усилия. Подсвечивается не только то, что произошло с человеком и как это на него повлияло, но и то, что делал человек в ответ и ради себя – его инициативы/ответы (Denborough, 2008; White, 2004, 2005; Yuen, 2009). Таким образом, можно надеяться, что любой нарративный подход к работе со снами и их анализу (как в статьях Colicи Newman) будет опираться на эту этику.

В нарративной работе, особенно с травмой, мы признаём ответы людей на сложности. Мы верим, что перед лицом травмы люди никогда не пассивны на 100%. Они всегда что-то думают, что-то делают, чтобы помочь себе пройти через это (White, 2004, 2005). Эти ответы могут стать кирпичиками для укрепления альтернативной позиции, возможности дать голос опыту человека, развить подчинённые истории себя в предпочитаемые. О них можно думать, как об эпизодах «авторства». Этот термин часто использовался в ранних работах (White, 1991, p. 37), но мне кажется, что в нарративной литературе его содержание ещё не исчерпано.
В 1991 году Майкл Уайт упомянул, что на него повлияла работа «Грамматика мотивов» Кеннета Берка (1945). Берк (1969) является автором «пентады драматизма»: сцена, действие, агент, агентство, цель.

Уайт приводит длинную цитату из Берка; я размещу здесь ту её часть, в которой Берк даёт полезное определение авторства:

Дальше, в этой же статье 1991 года, Уайт впервые развивает понятие «агентство» в понятие «авторство»:

Концепции «агентства» («авторства», «личного авторства», «ощущения авторства») описываются во многих областях, таких как философия, социология, ветви психологии. Вполне возможно, что они могли повлиять на формулировки Майкла Уайта в дополнение к Берку, а могли и нет.

Уайт вернулся к идее авторства в 2005 году:

Таким образом, «авторство» может быть понято как наличие (или, как минимум, чувство наличия) некоторого влияния на собственную жизнь. В моём представлении это также включает влияние на развитие предпочитаемой идентичности и истории. Во всём этом меня больше всего привлекают комментарии Берка по поводу агентства как смыслов и инструментов, так как это звучит как что-то очень прикладное. Таким образом, для меня авторство во многом означает иметь инструменты, чтобы воплощать желаемое; и, конечно, если у вас есть инструменты, вам также нужно знать, как их применять, иметь навык их применения и разрешение это делать.

Нет необходимости использовать именно термин «авторство», но лично мне он симпатичен. Важные нарративные концепты, которые в 1990м году охватывались термином «авторство», точно также или даже лучше в 2000х раскрывались в концептах «высвечивание намерений», «ландшафт действий в карте восстановления авторской позиции» и «высвечивание действий в ответ на травму». Вы можете познакомиться с ними в текстах Уайта (White, 2003, 2004, 2005).

Возвращаясь к 2011 году: я преподавал и курировал нарративный выпускной курс, и моя студентка Энжи поделилась эпизодом из работы с девушкой, скорбящей по погибшему в лесном пожаре дедушке. Энжи сказала, что старалась как можно лучше практиковать «двойное слушание» (White, 2004; Yuen, 2009), «вслушиваясь как в саму историю, так и в ответы на неё, пытаясь расслышать в них признаки ценностей, намерений, знаний и навыков, которые могли в этих ответах проявиться». Когда девушка упомянула грустные сны, Энжи решила продолжить процесс расспрашивания и направить их беседу в том числе на обсуждение реакций девушки на происходившее во сне.

Энжи объяснила мне, что разговор затем перешёл на другие важные для девушки темы, и развить его в этом направлении дальше она не смогла; но мне всё равно кажется, что студентка дала начало новой технике расспрашивания людей о реакциях и действиях в ответ, которые они (осознанно/самостоятельно/намеренно) предпринимают во сне, пытаясь себе помочь.

Нарративный практик может с готовностью подхватить «отличную идею» и подсветить действие во время бодрствования (рассказать старшей сестре, которой доверяешь), но этот подход приглашает нас к тому, чтобы не пропустить отличную идею/действия и в сновидческом мире (бегство от огромной опасности). Как и в случае с нарративными ответами на травму в мире бодрствования (Denborough 2008; White 2004, 2005; Yuen 2009), это напоминает нам, что и в мире сновидений мы никогда не являемся пассивными получателями травмы.

Да, если сновидение доставляет нам удовольствие, это прекрасно. Наверное, мы даже можем работать с клиентами в направлении осознанного наслаждения им, признания его ценности. Если же сон, о котором нам рассказывает клиент, полон переживаний, если он пугает или другим образом причиняет вред человеку, если это кошмар, мы можем продолжать расспрашивать о проблеме во сне и её последствиях (возможно, вскрывая их в экстернализующем разговоре); но мы также можем расспрашивать и концентрироваться (может быть даже отдавая этому предпочтение перед расспрашиванием о последствиях?) на том, как люди в своих снах реагируют, что они делают, чтобы справиться и пройти через эти сложные сновидческие времена, как мы можем признать эти усилия по самозащите (Denborough, 2008, p. 20).

Как и в сложные времена бодрствования, изначально человеку может быть сложно – и это понятно – увидеть реакции или действия, которые он предпринимал в свои сложные сновидческие времена; мягкие и чуткие нарративные вопросы позволяют помочь ему в «обнаружении» этих навыков и связанного с ними знания. Обратите внимание, что здесь мы в основном думаем о том, что человек делает осознанно – с намерением и осмысленной целью. Повторюсь: этот альтернативный способ взгляда на сны может предложить альтернативный подход и к тому, какие сообщения и знания люди могут из них получать. Вместо того, чтобы смотреть (только) на то, чему элементы сновидения, взятые в отдельности от личности, могут человека научить, он приглашает смотреть на то, чему люди в своих сновидениях могут научить сами себя.

Что может стать следующими шагами в развитии бóльшего числа нарративных подходов ко снам, что нам ещё предстоит? Думаю, нам понадобится больше прекрасных идей от разных нарративных практиков, а также взаимоподдержка. Один из важных фокусов внимания в нарративной работе со снами – помощь в снижении частоты проблемных снов в будущем, включая формулирование новых идей и предложений для будущих действий. Но, как показала Энжи, ещё одна важная область внимания – «добывание» в уже существующих проблемных снах «просветов», таких как уникальные эпизоды, реакции и ответы (White, 2007). Дальше последует несколько предложений.

Если сон представляет для человека проблему из-за сильного страха или чувства угрозы, переполняющей тревоги или устойчивого дискомфорта, раздражающего или расстраивающего состояния (например, не увенчивающиеся успехом попытки что-то найти), тогда можно направить больше внимания на уникальные эпизоды и авторство/намерения/реакции. Можно использовать карты нарративной практики (White 2007). Например, шагами в этом направлении может стать исследование уникальных эпизодов (особенно с авторством/инициативой) от сновидца: «Могу я спросить, что ещё вы делали или даже думали во сне, чтобы избежать опасности, с которой вы столкнулись, или защитить себя от неё, или хотя бы просто с ней справиться?» Можно продвинуться дальше и посмотреть, как это соотносится с ценностями, целями, намерениями сновидца: «Что могут ваши усилия в попытках обрести безопасность во сне сказать о том, что для вас важно, во что вы верите?»

Вероятно, мы можем воспользоваться этими открытиями из сна, чтобы укрепить любую альтернативную предпочитаемую историю человека, любые предпочитаемые представления об идентичности, актуальные и в мире бодрствования: «Что то, что вы не переставали искать возможность убежать от страхов во снах, позволяет предположить или сказать о вас»? Мы можем даже использовать вопросы и ответы внешних свидетелей, чтобы насыщенно описать и укрепить авторство сновидцев в их снах. Например, если присутствует член семьи, мы можем задать ему четыре вопроса для формулировки свидетельского отклика в ответ на услышанный опыт самозащиты во сне (White, 2007).

Я думаю, что, как и в работе с травмой, «нарративный анализ снов» будет полезен, когда рассказывающий о сне человек чувствует себя травмированным, и для него может быть полезным переоткрыть чувство своего авторства и реактивности, подавленное воспоминаниями и опытом переживания проблемных снов. Не только эксперты и экспертное знание могут намеренно или по случайности переместить людей в пассивную позицию по отношению к собственной жизни; это способен – и часто делает – осуществить опыт переживания травмы (наяву или во сне). Переоткрытие чувства себя как человека, который может намеренно отвечать – в мыслях и/или действиях – на травму и её последствия может обеспечить другое или восстановленное чувство себя.

Я уже писал выше – вдруг достаточно того, что сон приятен? Разве это само по себе не прекрасно? Повторюсь, есть вариант дать место наслаждению, признанию, празднованию. Хотя уверен, мы можем придумать несколько техник в нарративном подходе, которые смогли бы укрепить и насытить и этот радостный подход.

Я бы хотел поблагодарить Энжи Скудери за её идеи, которые сделали вклад в появление этого текста.

Burke, K. (1969). A Grammar of Motives. Berkerley, CA: University of California Press. (Original work published 1945.)

Colic, M. (2007). Kanna’s lucid dreams and the use of narrative practices to explore their meaning. The International Journal ofNarrative Therapy & Community Work, (4), 19‒26.

Denborough, D. (2008). Collective narrative practice: Responding to individuals, groups, and communities who have experienced trauma. Adelaide, Australia: Dulwich Centre Publications.

Epston, D. (1989). Counter-dreaming. In D. Epston, Collected papers (pp. 62‒67). Adelaide, Australia: Dulwich Centre Publications. Retrieved from https://dl.dropboxusercontent.com/u/3193657/Epston%2C%20David-%20Collected%20Papers%20searchable.pdf (Original work published 1986)

Findlay, R. (2012). Talking about sex. The International Journal of Narrative Therapy & Community Work, (2), 11–33.

Newman, D. (2008). ‘Rescuing the said from the saying of it’: Living documentation in narrative therapy. The International Journal ofNarrative Therapy & Community Work, (3), 24‒34.

White, M. (1991). Deconstruction and therapy. Dulwich CentreNewsletter, (3), 31‒40.

White, M. (2003). Narrative practice and community assignments. The International Journal of Narrative Therapy & Community Work, (2), 17–55.

White, M. (2004). Working with people who are suffering the consequences of multiple trauma: A narrative perspective. The International Journal of Narrative Therapy & Community Work, (1) 45‒76.

White, M. (2005). Children, trauma and subordinate storyline development. The International Journal of Narrative Therapyand Community Work, (3&4), 10‒21.

White, M. (2007). Maps of narrative practice. New York, NY: W. W. Norton.

Yuen, A. (2009). Less pain, more gain: Explorations of responses versus effects when working with the consequences of trauma. Explorations: An E-Journal of Narrative Practice, (1), 6‒16. Retrieved from http://dulwichcentre.com.au/explorations-2009-1-angel-yuen.pdf