Елена Баскина

В этом же году в Москву приехала Дарья Кутузова и я поспешила поучаствовать в ее семинарах. Знаний о нарративной практике у меня было ровно ноль. Не очень хорошо ориентируясь в происходившем, я, однако, получала большое удовольствие от поддерживающей атмосферы в группе и от постоянной вовлеченности в общий процесс конструирования новых знаний и смыслов. Было ощущение, что каждый в группе мог почувствовать свою уникальность и ценность собственного взгляда на мир. Мне это сразу откликнулось, так как уважительное отношение к различиям в мировоззрениях и позициях является для меня важным жизненным принципом. До этого момента мне приходилось много слышать о том, что «каждый человек для психолога прежде всего - уникальная личность», но впервые довелось увидеть, как этот принцип может быть непротиворечиво реализован в психологической практике.

Выходя с семинара, я каждый раз замечала интересное изменение в самоощущении. Появлялось особое чувство уверенности которое, как я узнала впоследствии, называется в нарративной практике усилением авторской позиции или personal agency. Понимание того, что можно активно влиять на свою жизнь и держаться в фарватере своих ценностей разрослось и захотелось делиться им с другими людьми.

Я продолжила обучение нарративному подходу в Центре нарративной психологии и Практики и погрузилась в англоязычную литературу по нарративному подходу. В каждой прочитанной книге или статье я находила источник, а иногда и фонтан вдохновения и новых идей. Мне очень нравилось, что нарративный подход позволяет подходить к решению серьезных проблем с юмором и легкостью, без необходимость «бороться с самим собой» и излишнего драматизма. Для того, чтобы проблемы полностью «отделились от человека», мне потребовалось некоторое время. Это был скорее постепенный процесс, чем мгновенный инсайт. Но когда это случилось, взгляд на мир напитался каким-то особым оптимизмом, изменились отношения с собой и с близкими людьми. Потом удалось ярко прочувствовать идею о том, что в каждый момент жизни человек делает максимум для себя возможного, учитывая действие ограничений. Это оказало на меня сильное влияние в профессиональном плане, а в личной жизни позволило отказаться от бессмысленной критики, укрепило веру в человеческие возможности. Идея о социально конструируемой реальности воплотилась в очень внимательном отношении к собственным словам. Со временем появились навыки использовать их преимущественно для того, чтобы создавать свою предпочитаемую историю и содействовать укреплению предпочитаемых историй окружающих людей.

Нарративная метафора, пришедшая на смену метафор внутренних структур и глубины в терапевтическом процессе, дала ощущение легкости и бескрайних возможностей. Помню, то яркое впечатление, которое на меня произвели слова М. Уайта о том, что нарративы, которые мы конструируем, не могут охватить всего богатства проживаемого нами опыта. И убедительный аргумент Дж. Фридман и Дж. Комбса о том, что «…даже самая длинная и сложная автобиография упускает больше, чем включает в себя». Как гениально и просто. В жизни человека происходят миллионы событий, и только малая их толика объединяется в истории. Поэтому всегда существуют тысячи возможностей найти в жизни события и смыслы, которые объединятся в предпочитаемую жизненную историю. Для меня - это неиссякаемый источник опоры и оптимизма.

Еще один существенный момент, оказавший на меня большое влияние, связан с принципом безоценочности в психологической практике. С детства я как-то особенно остро ощущала вредоносное действие оценочных мнений и высказываний по отношению к себе и другим людям, особенно когда их автором являлись лица, обладавшие авторитетом. Поэтому для меня психологическая помощь и оценочность всегда являлись несовместимыми вещами. В этой связи несоответствие между декларируемым принципом и его практической реализацией во многих психологических подходах, вводило меня в сильное замешательство. Психологу в экспертной позиции, на мой взгляд, практически невозможно обойтись без определения того, что хорошо для клиента, а что плохо. И еще очень трудно себе представить, как сохраняя безоценочность, можно создавать условия для «приближения клиента к определенной модели личности или поведения». Познакомившись с децентрированной и влиятельной позицией нарративного консультанта, я испытала большое облегчение. С радостью подумала о том, что больше не придется биться над неразрешимой задачей. Клиент как эксперт по отношению к своей собственной жизни сам для себя выбирает предпочитаемые способы бытия. А позиция нарративного практика – надежный ориентир и в то же время конкретный практический способ реализации принципа безоценочности.

Уже после нескольких месяцев занятий в длительной программе обучения я почувствовала достаточную опору и начала работать в качестве консультанта и ведущего тренингов для подростков. Никаких сомнений в том, что хватит сил и энергии совмещать программу в Центре Нарративной Психологии и Практики, последний год обучения на факультете психологии, диплом, активную работу, и семейную жизнь почему-то не возникло. Сейчас я понимаю, что ощущение проживания своей предпочитаемой истории давало много сил, вдохновения и помогало справляться с трудностями. Одна из самых больших сложностей на тот момент заключалась в том, что нарративный подход с его особым мировоззрением и постмодернистскими теоретическими основаниями сильно отличался от того, что мы изучали в Университете. Это был настоящий вызов – попытаться каким-то образом уложить в голове, казалось бы, абсолютно несовместимые вещи. Постмодернизм, социальный конструкционизм, постструктурализм и ведущие модернистские психологические теории и подходы. Поначалу хотелось погрузиться в нарративный подход и решительно отставить в сторону все остальное. Поэтому я сменила первую тему диплома и задумала посвятить его изучению возможностей нарративного подхода в консультативной работе с подростками. Мне удалось найти замечательного человека, Владимира Мохова, который поддержал мою инициативу и стал моим научным руководителем. Сотрудничество с ним сыграло важную роль в развитии моих представлений о том, каким нарративным практиком я хочу быть и укрепило веру в то, что «невозможное возможно».

Проводя в рамках дипломной работы сравнительный анализ возрастно-психологического и нарративного подходов, я научилась смотреть шире и «мягче», преодолевать «непроходимые» границы между подходами, видеть как идеи Л.С. Выготского одновременно питают социальный конструкционизм и модернистки-ориентированный возрастно-психологический подход, находить точки соприкосновения в неожиданных местах. И на «стыках» обнаруживать самые удивительные смыслы и возможности.

Помню, как мне приходилось напряженно размышлять по поводу методов оценки эффективности проделанной консультативной работы. Передо мной стояла непростая задача: решить вопрос о соотнесении некоторых позитивистских методов и принципов нарративного подхода. Из состояния интеллектуального «тупика» меня вывела статья Кристофера Франца и Брайана Улина (Christopher M. France and Brian D. Uhlin) "Narrative as an outcome domain in psychosis". Признавая существование серьезных философских нестыковок между пост-модернисткими представлениями, лежащими в основе нарративного подхода, и использованием позитивистких исследовательских методов, авторы предложили новую для меня идею относительно того, как с этим быть. По их мнению нарративные и позитивисткие исследовательские методы в области оценки эффективности терапии совсем не обязательно рассматривать как абсолютно несовместимые. Разные способы познания мира могут дополнять друг друга и предоставлять более полный набор перспектив. И центральная идея пост-модернизма состоит в том, чтобы «остерегаться тирании единственно возможных точек зрения». По мнению авторов нарративные терапевты совершено справедливо относятся с подозрением к любой группе людей, претендующей на привилегированный доступ к универсальной истине. В то же время те нарративные терапевты, которые призывают полностью избегать эмпирических методов рискуют вступить в противоречие со своими же собственными постмодернистскими убеждениями. Эта мысль продолжает оказывать на меня сильное влияние, позволяя время от времени полезным образом деконструировать идеи внутри нарративной практики. Признание одновременного существования разных перспектив дает возможность сочетать в терапевтической практике нарративный подход с другими направлениями, которые обладают возможностью усиления personal agency. Сейчас, например, я часто использую метод EMDR, и некоторые техники эриксоновского гипноза, предполагающие сотрудничество и децентрированную позицию терапевта.

В 2013 году возникла идея сделать программу обучения нарративной практике в новой форме. Ее поддержали талантливые коллеги и нарративные практики, Олеся Симонова и Марат Хачатрян. В сотрудничестве с ними возникла продолжает развиваться Нарративная Мастерская. В этом году благодаря энтузиазму и профессионализму Олеси Симоновой и Павла Куделина, создавших Он-Лайн Институт Психологической Практики, она воплотилась в он-лайн формате и поразила своими возможностями и результатами.

Удивительно наблюдать, как с каждым годом идеи, лежащие в основе нарративной практики продолжают раскрываться по-новому. Конструируются новые смыслы, а вместе с ними – и новые возможности. Развивается нарративное сообщество, и как-то очень приятно просто осознавать себя его частью.