Ольга
В самом начале практики поняла, что хочу работать с подростками. Думаю, что самая главная причина — это мой подростковый опыт. Сейчас понимаю, что мне очень не хватало психологической поддержки, но тогда это было неразвито. Не хватало и мне, и моим друзьям, особенно в болезненные, трудные периоды подросткового возраста. Он, с одной стороны, прекрасный, с другой стороны, очень сложный.

Вообще я очень люблю подростков. Мои «личные» подростки и клиенты-подростки настолько клёвые и живые, с ними очень интересно. В этот сложный для них период происходит физиологическая и эмоциональная перестройка, взрослеющим детям хочется найти место в мире, им вообще непонятно, что происходит. Хочется помочь им увидеть себя, окружающих и мир в другом свете, не из враждебного состояния, чтобы они не с опаской на него смотрели, а с любовью и радостью. Хочется помочь им жить полной жизнью, быть более здоровыми в эмоциональном и психологическом плане, и дальше нести любовь и радость в мир.

Мне кажется, что когда работаешь с подростками, есть возможность влиять еще и на взрослых. Когда взрослый приводит подростка в терапию и там что-то начинает происходить, то и взрослый начинает обращать внимание на то, что замалчивалось или просто было невидимо. То есть наша работа влияет на семью, на всех, с кем подросток живет.

Когда начинала работу с подростками, у меня лично не было страхов и опасений, мной двигали отвага (или слабоумие, я бы сказала) и самоуверенность. Но уже в процессе появлялись разные сложности. Благодаря супервизиям, интервизиям, поддержке и опыту коллег, чем они очень щедро делились, находились пути решения и ответы, появлялась устойчивость.

Арина
Марина и Олеся сказали очень важные вещи. Действительно, очень больно за подростков. Для нас учителя и школы — это прямо болезненная тема, школьные психологи очень редко встречаются. Очень тепло становится от того, что есть родители и специалисты, которым не все равно, которые хотят поддержать детей. Иногда смотришь на взрослых и недоумеваешь —ты сразу родился взрослым? Ты же сам был подростком, вспомни, каково это было. Действительно, нет понимания и принятия, а есть ярлыки и рамки.

Ольга
Присоединяюсь к идее наставничества. Мне тоже кажется это очень важным. У меня тоже был период жизни, когда я очень интересовалась темой сиротства, много читала и участвовала. Очень откликнулось мысль, что очень много недооцененных детей и даже дети с диагнозами. Многие из них могли бы достичь большего. К сожалению, в нашей стране выстроена достаточно суровая система, в которой детям реализовываться очень сложно. Соглашусь, что роль психолога, в том числе, здесь в поддержании идентичности, в развитии её сильных сторон, выстраивании дополнительных опор и всего, что с этим связано.

Арина
Очень понимаю, о чем ты говоришь. Тоже слышала разные жуткие истории. Слава богу, клиники не все такие, но очень много подобных и клиник, и докторов. Это все очень печально, мягко сказать. Бывает, что неизвестно, получили ли дети там какую-то помощь, потому что ситуация даже стала хуже. Наверное, самое ужасное — это даже не отсутствие терапии, а ужасное уничижительное отношение, стигматизация со стороны врачей и пациентов. Особенно удручает, когда со стороны персонала все эти ужасы какие-то происходят.

Действительно, двоякая ситуация, потому что, с одной стороны, мы обязаны рекомендовать и направлять в случае рисков.  На мой взгляд очень важно своевременно направлять к специалисту. Скажу честно, я всегда всех своих клиентов направляю платным специалистом, прямо настаиваю на этом. К счастью, прием у психиатра не всегда нужен регулярно, это даже не психолог каждую неделю и обычно меньшая статья расходов для семьи. Пока что я не сталкивалась с отказами. Для клиентов из социальных проектов, к большому счастью, есть хорошие специалисты, которые принимают бесплатно опять же частным образом. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется важным своевременно направлять, чтобы контролировать состояние для отсутствия ухудшений. Это не панацея, но мне кажется, это здорово поддерживает. И здорово поддерживает, что можно находиться в контакте с родителями, потому что покормить и дать таблетки включенный среднестатистический родитель вполне себе в состоянии. Тут вопрос в зоне ответственности. Родителям может казаться, что ребенку в тяжелом состоянии госпитализация поможет. Плюс, родители не всегда могут быть рядом. Бывает важно не оставлять ребенка одного, но не у всех есть эта возможность. Поэтому хороший вопрос, открытый лично для меня, как рекомендовать то, куда сам бы точно никогда в жизнь не хотел попасть. Но мне все равно кажется, что есть ситуации, когда это абсолютно точно необходимо.

Ольга
Я тоже всегда говорю, что если у вас нет своего проверенного психиатра, у меня есть свой, которого я знаю, как специалиста, которому я доверяю. Слава богу, у нас в проекте «Подростки и котики» есть хороший специалист-психиатр. Когда речь идет о госпитализации, особенно при суицидальных тенденциях, и есть возможность у родителей, я рекомендую платную проверенную клинику. У меня был случай в начале моей практики, когда мама недооценивала опасность происходящего. Я даже советовалась с коллегой, как мне быть. Она мне сказала, что ты должна твердо проговорить, что здесь прямо опасность. Мама не хотела даже в платную клинику класть: «Ну, как моего ребенка я кладу в психушку?». Мне здесь важно было нормализовать ее состояние, поддержать, помочь успокоиться, потому что это очень важно, чтобы не потерять ребенка. Лично я своего ребенка отправила бы в любую больницу, какое бы отношение там не было, потому что дома можно просто не справиться. Там есть возможность удержать от суицидальных намерений. Мне кажется, важно момент не упустить, особенно если были попытки.

Если речь о чем-то другом и можно вообще обойтись без госпитализации, то иногда просто подстраховываются. Если нет прямого риска, если можно принимать таблетки дома, то зачем нужна больница, особенно если есть тревога, если ребенку или родителям это не комфортно. Очень важно все-таки родителям в таких случаях говорить, чтобы контакт с врачами и даже в первую очередь с ребенком был. Важно держать руку на пульсе, чтобы не постфактум узнать что-то негативное. Если есть какая-то связь с ребенком, доверительные отношения, спрашивать в первую очередь, как с ним обходятся, что происходит внутри больницы.

Арина
Лично у меня вызывает и всегда вызывала вопрос юридическая сторона работы с подростками, потому что это бывает по-разному. Когда родитель обращается, тогда понятно, что согласие родителей есть, но тоже не совсем понятно с юридической точки зрения, потому что юридически оно не закреплено. Но иногда подросток самостоятельно обращается. У нас нет закона, на который можем опираться в этом случае, поэтому мы опираемся на аналогичный закон о психиатрической помощи. Он гласит, что пациент с 15 лет может обратиться к психологу самостоятельно, без уведомления об этом родителей. Здесь предлагаю работать по аналогии, потому что пока ничего другого нет. Но думаю, что скоро будет, что все равно закон о психиатрической помощи дожмут, и он немножко структурирует нашу деятельность. Не факт, правда, что в лучшую сторону.

Смущает то, что можно брать письменное согласие с родителей, даже если ребенок обращается сам, но юридически это ничего не значит, это просто бумажка. Я советовалась на эту тему с юристами, сказали, что для своего успокоения можешь брать, но в целом никак не влияет.

Арина
Присоединяюсь, фоновые волнения есть всегда. В моей практике были ситуации, когда вроде все было согласовано, но в итоге все равно мы пришли к недопониманию с родителем, то есть с непосредственным клиентом. С ребенком все было хорошо. У меня нет однозначного ответа. Хотя мне кажется, однозначными ответы ту точно быть не могут.

Ольга
Мне кажется, когда родитель платит, то согласие уже подразумевается, потому что он заказчик, скажем так. Но бывали случаи, когда родители либо не знают, либо против, и за ребенка платит, например, тетя или сестра. Тут проблема, если ребенку нет 15, и либо специалист берет ребенка в работу на свой страх и риск, это уже выбор каждого, либо отодвигает его. Бывали случаи, когда родители вообще были не в курсе. Другой вопрос, когда мама прямо сказала, что она против. Это очень печально, много непонимания и злости.

Ольга
Часто родители приводят подростка к психологу, а он либо вообще не хочет работать, либо у него другие свои запросы. В отличие от работы со взрослыми, где есть один человек — клиент, тут всегда есть родители. И слава богу, когда родители интересуются, но не влезают в работу. Хуже, когда постоянно вмешиваются: «Сделайте что-нибудь, расскажите, что он вам сказал».

Арина
На самом деле это происходит часто. По личной статистике, 75% родителей хотят, чтобы мы «починили» ребенка. У меня есть определенные правила, чуть дальше поговорим про разницу работы с младшими и старшими подростками. Когда я работаю с младшими подростками, я беру встречу с родителями и расспрашиваю про семейные ситуации. Часто уже на этом этапе становится понятно, что ребенок вообще ни при чем. Если у ребёнка за 10 лет было 10 переездов в разные страны, с разными языками, понятно, что это как-то на него повлияло, адаптация дико сложная. Иногда родители это отрицают, не хотят слышать. Вываливая в лоб всю информацию, даже объективную, можно очень сильно отпугнуть родителя и не помочь подростку вообще. Родитель решит, зачем мне такой специалист, который говорит, что я дурак, лучше пойду к тому, кто «починит» моего подростка, который отвратительно себя ведет, хамит, дверьми хлопает и прочее.

Тут необходима гибкость и структурный подход маленькими шагами, когда мы пытаемся работать с родителями, выстраивать с ними контакт, влиять на них, и одновременно помогать детям. В этот момент важно научиться выдерживать некую фрустрацию, потому что в таких ситуациях чаще и результаты бывают позже, и их добиться сложнее. Очень часто бывают качели, когда вроде что-то наклевывается — бах! — что-то в семье происходит, и опять откат. Нужно просто держать в голове, что это нормально, здесь нет нашей вины.

Ольга
Поделюсь своим опытом. В начале практики по своему незнанию и отсутствию опыта я выбрала такую позицию — очень присоединялась к подросткам. Как кто-то сказал, нет плохих детей и подростков, есть дети и подростки, которым трудно, которых недооценили, или которым не дают принятия или возможности реализовать себя. На меня влияла идея, что я работаю с подростком, а родители отдельно. Уже потом поняла, что даже если я не работаю с парой родитель-ребенок, родители где-то отдельно, это может ощущаться, что у меня альянс с ребенком против родителей.

Теперь, когда у родителей чувствуется тревожность, что происходит на сессиях, я всегда говорю, что не смогу рассказать, о чём мы говорим, естественно, это конфиденциально, но мы можем созвониться, обсудить их переживания. Всегда нужна эта поддержка, я даже прямо говорю, что у нас нет альянса против вас, что бы не происходило в ваших отношениях. Даже если родители где-то неправы, где-то косячат, что-то не так делают, я знаю, что без этого вообще никак, идеальных родителей не бывает, все равно они нуждаются в поддержке, иногда даже сильнее детей.

Согласна с Ариной, что здесь важна гибкость и индивидуальный подход. Очень все по-разному бывает — подростки разные, родители разные, их отношения разные. Был случай, когда мама прямо просила: «Сделайте что-нибудь, все, что дочка делает — это неправильно, ненормально». Я старалась как-то ее поддержать, сказала, что понимаю ее страхи и переживания, но если подросток сам не хочет, его невозможно переделать, даже пытаться бесполезно. В принципе, получилось снизить уровень тревоги мамы. Потом была парная встреча, где они услышали друг друга. Это немножко привело к пониманию, принятию, спокойствию. Хотя, конечно, бывают разные ситуации, когда родители никак не идут на контакт.

Арина
Не знаю, насколько этот страх актуален: «Кажется, что я не могу работать с подростками, потому что у меня нет специального образования». Многие участники встречи уже обучались работе с подростками, например, Юра прошел курс. Поэтому не буду в эту тему углубляться, просто скажу в двух словах.

Мне кажется важным знать небольшие нюансы возрастной психологии, особенности возраста. Всё-таки есть вещи, которые отличаются от взрослых, но это можно изучать. Если это сфера интересов, все равно рано или поздно пойдешь учиться. Но начинать особенно классно, и я всем рекомендую, простите за навязанное мнение, с волонтерских социальных проектов, где ты можешь отработать свои навыки и при этом действительно помочь ребятам, которые в этом нуждаются. Это самое классное комбо, которое может быть.

Арина
Я не занимаюсь отдельно профориентацией, но мой диплом в магистратуре был про профориентирование старшеклассников, я работала в онлайн-школе подготовки к ЕГЭ-ОГЭ, делала курс про подготовку к ЕГЭ. Это прямо сфера моих интересов.

Если коротко, что я думаю по этому вопросу. Когда об этом заходит речь, я всегда говорю о возможности максимально широко познакомить с профессиями. Классное замечание, что мы не можем полностью быть децентрированы в этой ситуации. Мы всё равно как-то относимся к разным профессиям, имеется в виду не хорошо-плохо. Конечно, про профессию психолога мы знаем сильно больше, чем, например, про профессию крановщика или сварщика. К счастью, есть много классных сайтов по выбору профессий с алфавитными списками огромной кучи профессий и их описанием. Банально можно просто погуглить, что делают эти люди. Я всегда настоятельно рекомендую это старшеклассникам, которые выбирают уже что-то конкретное. Там есть определенные пункты, на что не надо опираться. Например, если я хорошо знаю и люблю биологию, это не значит, что мне надо быть врачом. Это вообще никак не связано, то есть на предметы нельзя опираться. На что можно и нужно?

Я всегда продавливаю историю, что если вы что-то выбрали, максимально постарайтесь с этим познакомиться до того, как вы поступили, потратили кучу сил, энергии. Часто уже на 1-2 курсе, еще даже не пойдя работать, человек понимает, что эта профессия вообще не моя. Я сама такая. Мое первое образование я себе нафантазировала в голове, оказалось, мне интересно совсем другое. Есть очень много способов определиться с этим, например, бесплатные стажировки в разных нишах, экскурсии по некоторым специальностям, которые часто проводят крупные компании типа Яндекса, можно поспрашивать у знакомых, поискать через родителей, поговорить с педагогами.

Понятно, что есть редкие профессии, которые упоминал Юра, и узнать про них сложно. Например, ты хочешь добывать нефть на севере, но не у каждого есть знакомые, которые этим занимаются. Здесь задача родителей и психолога помочь сориентироваться, что это такое и как с этим ближе познакомиться. Я вижу в этом здравое зерно. Не факт, что полностью избежишь ошибку, но хотя бы снизишь. Поэтому очень важно знакомиться с миром профессий в очень широком плане заранее.

Арина
Присоединяюсь, тоже всегда об этом напоминаю, говорю о переквалификации, о том, что если у тебя уже есть высшее образование, то сильно проще потом получить другое, а в техническом плане можно всегда поменять профиль. Да, это может занять какое-то время, но это возможно.

Арина
Знаю, что приглашают просто различных специалистов. У меня супруг-учитель, и у них в школе проводят ярмарки профессий, куда приглашают специалистов со стороны и они рассказывают о профессиях. В моем детстве, к сожалению, такого не было. Действительно, здорово, что сейчас такое есть. Но есть гипотеза, что это больше про крупные города. Не уверена, что в маленьких городах это развито на таком уровне. Вообще сейчас есть целая программа в образовании по профориентации, которую продвигают чуть ли не с начальной школы, чтобы дети максимально знакомились с профессиями.

Арина
В плане сексуального просвещения у меня, честно говоря, легкий ступор, потому что я глубоко в эту сторону не смотрела. Есть гипотеза, что, возможно, это зависит от пола.

Ольга
В терапии я опираюсь на то, что мне важна честность и открытость. Со своими детьми я всегда обсуждала эти темы, отвечала на вопросы. В терапии, опираясь на главные принципы нарративного подхода, не навязываю свое мнение, не позиционирую его как прописную истину, не даю готовых решений, но стараюсь открыто и честно про это говорить. Считаю, что здесь важно ничего не пропагандировать. Мы просто обсуждаем, как бывает у других, как у моего собеседника, что с ним происходит, то есть я работаю как терапевт. Есть какая-то доля, скажем так, психообразования, что со взрослыми, что с детьми. Без этого никак, нужно где-то что-то нормализовать. Притом здесь совершенно не обязательно говорить, это нормально или ненормально. Если человеку с этим ОК, то ОК, если нет, то мы говорим о каких-то проблемах и болях. Главное — избегать оценок и суждений. У меня пока сложностей с этим не было.

Хотя нет, была история, когда у родителей была паника. Мне удалось донести, что я ребёнка менять не буду, просто не могу это делать. Родители считают это не нормой, но с этим нельзя ничего поделать. Я просто пыталась донести, что здесь важно сохранить отношения, а не бороться с этим.

Наверное, я ушла сейчас на немножко в сексуальное просвещение. Я считаю, что оно должно быть обязательно, потому что ребенок должен знать все — и хорошее, и плохое, и где какая опасность может быть. Как раз незнание грозит тем, что кто-то другой расскажет, причем непонятно как.

Арина
Удивительно, что по многим темам мы приходим к выводу — на свой страх и риск.

Ольга
Это сложная тема, которая многих пугает. Есть специалисты, которые хотят работать с подростками, но они не готовы работать с суицидальными тенденциями или self-harm. Здесь как раз возникает сомнение, могу ли я вообще работать с подростками. Это нормально, потому что у нас всех есть темы, с которыми по каким-то причинам мы не можем или не хотим работать.
Но здесь есть дополнительная сложность, потому что далеко не всегда на первой сессии с подростком запрос звучит, что есть суицидальные или self-harm намерения. У меня было в практике, что приходили с низкой самооценкой, с проблемами в коммуникации, с тревогой, а позже оказывалось, что в жизни подростка есть self-harm, суицидальные мысли или даже намерения. Как здесь быть? С одной стороны, нет готовности с этим работать, с другой стороны процесс запущен, особенно если уже есть контакт. Моё личное мнение, что здесь всё-таки лучше не рисковать, позаботиться о себе и о подростке, и передать его другому специалисту. Но важно прямо объяснить, что я не работаю с этой темой, дальше по обстановке уже. Мне кажется, хорошим выходом, хотя это не всегда срабатывает, заранее высылать соглашение, где всё перечислено.

Также важно здесь разграничивать self-harm и суицидальные идеи, также суицидальные мысли и намерения. Мне кажется, редко у кого не было таких мыслей, особенно в подростковом возрасте. Намерения — это уже более опасная штука. Self-harm тоже далеко не всегда стоит рядом с суицидальными тенденциями, потому что это не всегда именно желание себя как-то наказать, себе навредить. Это часто про то, что хочется почувствовать себя живым и вообще что-то почувствовать, заглушить эмоциональную боль за счет физической, или вообще про то, что я имею какое-то право на что-то.

Конечно, self-harm — это страшно, у родителей возникает много паники, когда они видят, что ребенок намеренно себе вредит. Хотя мне кажется, что лучше паника, чем когда родители либо не знают об этом, либо не обращают внимания. Мне кажется, если есть self-harm или суицидальные тенденции, даже если нет подозрений на расстройства, все-таки нужна консультация психиатра. Здесь очень важно подстраховаться, возможно, еще нужна медикаментозная помощь. Если есть готовность с этим работать, мне кажется, важно получить консультацию психиатра, взять супервизию, особенно в начале практики. Я в начале практики постоянно бегала по супервизиям и интервизиям, чтобы получить у коллег поддержку и какие-то инструменты. Тема действительно сложная.

Еще один момент, который очень важно понимать заранее. Что бы мы не делали, как бы правильно не поступали, все равно возможен страшный исход. Это зависит от обстоятельств. Конечно, приходят тяжелые чувства, ощущения, мысли. Но это не равно, что мы плохие специалисты или где-то страшно ошиблись. Если есть желание работать с этой темой, это не должно останавливать. Это неизбежно, как смерть на операционном столе у хирурга, и это не всегда это говорит о том, что он совершил страшную ошибку. Хотя от ошибок мы тоже не застрахованы. При самой внимательной и бережной работе все равно всякое может случиться. Мне кажется, надо заручаться, как всегда, поддержкой коллег, чтобы обрести устойчивость и спокойствие в работе с этой сложной темой.

Арина
На одной из конференций приводили данные исследования суицидальных рисков. Там была разработана целая программа, в которой учитывались очень многие факторы. Если коротко, это полный рандом, практически нет ни одного фактора, который бы достоверно влиял более сильно, чем остальные. Единственный повышающий фактор по сравнению со всеми остальными, который мне запомнился, это как раз одиночество. Все остальные — это возраст, социальный статус, наличие работы, наличие любимой работы и т.д. Не знаю, насколько это успокаивает или, наоборот, пугает, но это действительно так.

Ещё добавлю, что действительно мы не всегда изначально знаем про то, что люди к нам приходят с этой темой. В моей практике было всегда так, что мы начинали работать вообще с чем-то другим, а спустя длительное тема всплывала. Честно скажу, что для меня это до сих пор страшно и, наверное, всегда будет страшно. Поддержка коллег, супервизии, интервизионные группы могут действительно поддержать. Идею про то, что всё может случиться, я тоже слышала, причём несколько раз от разных педагогов на разных обучениях. Мы можем быть сколько угодно хорошими, но никто из нас не защищён от того, что, к сожалению, исходы могут быть разными. Это факт.

Арина
Я выделяю младших и старших подростков: примерно от 10 до 14 и после 14 лет. Здесь на меня влияет идея возрастной периодизации классической психологии. Все равно в 11 это ребенок, а в 15 ребенком не всегда поворачивается язык называть.

Сразу проговорю, что я говорю про онлайн-работу. Всё-таки очно чуть-чуть попроще, потому что есть возможность более качественно удерживать внимание даже более младших ребят, в онлайн чуть сложнее.

Как работаю я? Как я уже говорила, до 13−14 лет я всегда беру сессию с родителем. У меня, кстати, не было такого, чтобы родители отказывались. С младшими на диагностической сессии с родителем выясняю, что за ситуация в семье. Есть целый пул вопросов о том, как проходило детство, адаптация к школе, саду, про друзей, отношения с сиблингами и т.д.

Я больше уделяю времени чаще не беседам, а арт-практикам, потому что для работы с детьми инструментарий чуть-чуть отличается. Одна из причин, почему совсем с детьми не работаю — там совсем другие инструменты. Арт-практики, на мой взгляд, очень здорово помогают ребятам раскрываться, куда-то углубляться, что-то исследовать. Иногда возникают классные интерпретации, вообще восторг, что происходит. Я использую пластилин, карандаши, вообще всё, что есть под рукой. Это логично, потому что это укороченные сессии.

Обычно я работаю 45−50 минут с младшими подростками, даже можем еще чуть сокращать. Я сразу проговариваю с родителями ребят 10−11 лет, что у всех разное время комфортной работы, это может быть и 40 минут. Я всегда прошу мне сообщать, если устали. У нас есть перерывчики-двухминутки, когда я разрешаю побегать по комнате, попрыгать, поприседать, в общем, чуть-чуть отдохнуть от сидения на одном месте.

Это основные нюансы и отличия, которыми хотела поделиться.

Арина
Не знаю, чаще чем у взрослых или нет, но дропауты абсолютно точно бывают у подростков. Часто они вообще никак не связаны с нашей работой, просто подросток может в какой-то момент решить, что ему достаточно, и забыть об этом уведомить.

Что делаю я? Если человек пропадает на долгое время, я обычно проявляю реально живой человеческий интерес, спрашиваю, всё ли в порядке, и говорю о том, что здорово, что больше нет потребности в работе со мной, если это правда так. Если по каким-то причинам нужен другой специалист (что-то у нас не складывается или с какими-то темами я не работаю), всегда его рекомендую. То есть стараюсь сделать дропауты чуть-чуть более контролируемыми с моей стороны, чтобы просто понимать, что произошло. Да, так бывает не всегда, не все не всегда отвечают. Важно помнить, что эта не самая приятная часть нашей работы иногда случается.

Ксюша попала в тему, которую мы как раз подготовили.

Ольга
Эта тема волнует многих, лично у меня вызывала страх, когда я с этим столкнулась. Честно сказать, мои самые сложные сессии, когда подросток от сессии к сессии говорит либо «нормально», либо «я не знаю». Я прямо вся мокрая выходила, настолько была напряжена, нервничала, злилась. Сейчас понимаю, что совершала ошибку, что на меня влиял идея, что я должна сломать эту стену сопротивления, незнания и так далее. Это вообще неправильно, потому что нашим клиентам передается наше состояние. Нет никакой устойчивости, когда ты растерян или злишься. Я даже обратилась за помощью к коллегам, писала в чат, и мне накидали разных идей.

У меня родилась метафора, что когда пытаешься пробить лбом стену, прямо долбишься головой, можно развернуться и предложить пойти обходными путями — давай не будем долбить эту стену, а сядем на травке и устроим пикничок.

Можно попытаться поспрашивать, а что ты выбираешь, когда выбираешь молчать? В ответ на очередное «Я не знаю», можно спросить: а что ты знаешь? Что тебе важно знать? Честно сказать, в моей практике было не так много кейсов с «не знаю», но вопросы все равно срабатывали и мне помогали поговорить о чем-то совершенно абстрактном, например, о собачке, о кошечке, о друзьях, о чем ребенок готов говорить. Вообще я стараюсь всегда начинать работу с подростком разговором о его увлечениях, о том, что ему нравится, что он любит, о чем-то приятном. В любом случае ты пока не работаешь над проблемой в прямом смысле, но это уже путь к установлению контакта, что более важно, особенно если у вас какие-то точки соприкосновения, когда ты выказываешь действительно искренний интерес к тому, чем ребенок увлекается. А если еще это перекликается с твоими интересами, это прямо очень здорово.

Можно обсуждать фильмы, музыку, что угодно, и это может вывести на проблему или предпочитаемую историю. Может и не вывести, но в любом случае это классно — ты возвращаешь себе устойчивость, когда со слезами или сложными эмоциями выдерживаешь «не знаю» подростка, будь то сопротивление, действительно непонимание или еще что-то, будто говоришь ему: «Я здесь, я рядом с тобой». Мне кажется, это самое важное.

С подростками классно креативить. Многие очень активно подключаются на «Давай поищем картинку в интернете», «Давай придумаем», «Давай вспомним». На живые практики, которые включают вас обоих в поток мысли, они обычно очень классно реагируют — намного лучше, чем на вопросы. Вообще работать с подростками через их увлечения более эффективно. Банальный пример: подросток любит животных (кошечек, собачек) — ОК, через метафоры отношений с кошечками, с собачками почему-то (понятно, почему) какие-то предпочитаемые истории уже сюда вплетаются, есть какие-то дополнительные опоры. На мой взгляд, получается более живо, когда мы в работе используем интересы ребёнка, то, чем он увлекается.

Как Арина говорила, с более младшими можно даже не беседовать, а что-то поделать. Даже в онлайн-беседе можно предложить порисовать, полепить все, что угодно, чтобы частично уйти из ландшафта мысли на ландшафт действия, а там уже как получится. А ещё они любят показывать свои рисунки, читать стихи, рассказывать про свои покупки. Когда ты действительно проявляешь любопытство, интерес, они прямо оживляются, это очень круто.

Мы подсобрали то, что делаем в ситуациях, когда слышим «Я не знаю», в 6 пунктов, и с удовольствием поделимся.