Когда этот мужчина говорил о своем бессилии, я задала ему вот такой вопрос: «Расскажи, а если бы я спросила твоих сослуживцев, что бы они мне о тебе рассказали? Что ты какой?» И он абсолютно сменил вектор беседы.
Наверное, вот этот инструмент – подсвечивать части, которые остаются в тени, помог. Есть ли такой у нарративных практиков? Да, он называется карта пересочинения и уплотнения истории.
Еще одним важным инструментом этой беседы было возвращение к миссии, ценности и добровольно взятым на себя обязательствам. Вспомнить, ради чего я хочу помогать сослуживцам, и найти на уровне действий, как я могу это делать. Это было таким важным запросом моего собеседника. Мне кажется, что мы справились с этой задачей, потому что основные ценностные ориентиры, путеводные звезды уже были. Хотелось почувствовать, что да я могу, и узнать, как это может называться.
И такая как будто бы банальная для любого нарративного практика идея о том, что другой человек является экспертом в своей жизни, говорила здесь сама за себя. Потому что уж более разрозненных жизненных обстоятельств себе сложно придумать. Где я – человек, который сидит в безопасности, 30-летняя девушка, и где он – человек, который всю жизнь служил в сложных войсках, имеет какой-то военный опыт и абсолютно другой бэкграунд? Это были очень разные обстоятельства. Но они абсолютно не были для нас преградой. И вот эти три вещи – верить, что каждый человек является экспертом в своей жизни, соединять ценностный уровень с уровнем действий, пересочинять, уплотнять, подсвечивать альтернативные истории – это то, что на техническом уровне помогло достичь этого эффекта.