В странах западного пути развития — таких, как Австралия — депрессия сейчас рассматривается как индивидуальная проблема, с которой можно справиться лекарственными и психологическими средствами. В своём опыте проживания депрессии я испробовал оба способа — и оба мне помогли. Но этим история не исчерпывается. Использование таких ярлыков, как «депрессия» и «проблемы с ментальным здоровьем» отражает индивидуалистическое и медикализованное* понимание проблемы (Медикализация – это процесс, при котором естественное физиологическое, поведенческое или эмоциональное состояние человека, а также жизненные коллизии, включая процесс взросления, и социальные проблемы, такие как алкоголизм и наркомания, получили свое научное описание в среде профессиональных медиков. В этом случае обычные, часто не связанные с патологией человеческие ситуации рассматриваются как медицинская проблема, становятся объектом лечения и профилактики. Здесь работник сферы здравоохранения - эксперт и носитель власти).
Нарративная терапия предлагает другую точку зрения: проблемы относятся не столько к индивиду, сколько к социуму, и являются социально-сконструированными. Поэтому для работы с депрессией и поиска способов с ней справиться становится значима деконструкция социального влияния.


В предисловие к книге «Narrative therapy classics» (White, 2016), Кэролин Марки (2016) процитировала вопрос, заданный ею молодому клиенту, отец которого проживал сложные времена: «Наблюдая за своим отцом дома, что ты замечаешь в его действиях, что помогает лекарствам работать ещё лучше?» (2016, стр. 4). Этот вопрос, вместе с вопросами Майкла Уайта к пациентам психиатрической больницы Гленсальда (Stewart, 2016), напоминает мне о том, что внимание к индивидуальному знанию, выборам и действиям помогает укреплять чувство собственной влиятельности человека. И это важно учитывать при поиске способов справляться с проблемами, получающими название «депрессия», вне зависимости от использования лекарств.

По мере собственного противостояния депрессии я понял, что могу применить в своей жизни некоторые нарративные идеи, регулярно использовавшиеся мною во время консультаций. Я обратился к карте определения позиции (White, 2007, pp. 40–59) и записал несколько мыслей. Названием, точно отражавшим мой опыт депрессии в том году, стало «Суровый судья».

Последствия влияния Сурового судьи были в том числе такие:

Суровый судья нанял двух помощников, позволяющих ему обрести больше власти над моей жизнью: эйджизм и чувство личной несостоятельности. Изначально деконструировать эйджизм и его влияние на меня я решил благодаря Белинде Эммерсон-Уайт, моему супервизору в Relationships Australia NT. Во время супервизорской сессии она назвала эйджизм как одну из возможных причин моих страданий. Поразмыслив об этом, я пришёл к согласию с Белиндой в том, что индивидуалистический и капиталистический дискурсы продуктивности могут способствовать расцвету эйджизма. В отличие от более коллективных сообществ, чествующих и признающих мудрость и опыт возраста, австралийское сообщество, кажется, больше ценит присваиваемую молодёжи и людям среднего возраста энергичность. Это может — особенно в рабочем контексте — укреплять такие идеи, как «После того, как тебе исполнилось 60 или 65 лет, ты больше не можешь приносить ничего ценного в работу» или «У тебя стало меньше энергии — конечно, тебе сложно». Уайт (2004a, pp. 168, 174) утверждал, что наша западная культура сконструировала нормы, следование которым позволяет стать адекватным и ценным членом сообщества. Личная несостоятельность в этих идеях — это нереализация своего потенциала, невоплощение его в полной мере или отставание от других (2004a, pp. 152–153). Это влияние «современной власти» (2004a, p. 157) приводит к тому, что «людей побуждают активно участвовать в оценке собственной жизни и жизни других….через повседневные и общекультурные практики нормализующей оценки» (2004a, p. 169).

Прежде чем перейти к тому, что я узнал из всех описанных выше размышлений и рассказать, как я применил это к консультированию с клиентами, хочу заметить, что, как белый мужчина из среднего класса, я обладаю не заслуженными привилегиями, дающими мне преимущество при столкновении со сложностями, попадающими в категорию проблем с ментальным здоровьем. У многих клиентов, с которыми я работаю, нет доступа к такому же уровню привилегий.

Социальные проблемы, находящиеся за пределами контроля человека, могут повлиять на его возможность справляться со сложностями в своей жизни. Более того, вместо того, чтобы разместить проблемы в доминирующих социальных и культурных структурах, влияющих на жизнь человека, с ним обходятся так, словно проблема находится внутри него и присваивают ярлык «переживает проблемы с ментальным здоровьем». Я говорю об этом не для того, чтобы сложилось впечатление, будто нет возможности развернуть альтернативную, предпочитаемую историю. Однако важно признавать реальность привилегированности и невыгодного положения и делать видимыми их возможное влияние на жизнь людей.

Знания для моей работы с клиентами: название, приближенное к опыту, и деконструкция.


Некоторые клиенты уже приходят с ярлыком «депрессия». Я могу задать такие вопросы: «Откуда появился этот ярлык? Возможно, вы услышали его от кого-то — доктора, друзей, членов семьи?» Моё намерение здесь — пригласить клиента подумать о названии депрессии. У меня нет желания строить предположения, что название «депрессия» клиенту однозначно помогает или не помогает, я просто приглашаю к дальнейшему исследованию. Я могу продолжить: «Название «депрессия» не всем одинаково подходит. Насколько оно подходит вам?» Если клиент проявляет к этому интерес, я видоизменяю свои вопросы с учётом их контекста и предыдущих ответов. Я могу спросить: «Подойдёт ли Вам, если мы вместе исследуем знания из вашей культуры, которые могли бы помочь? Даёт ли Ваша культура Вам какие-то полезные идеи об альтернативном названии такой проблемы, как депрессия? Если бы я спросил кого-то из пожилых или других уважаемых Вами людей, какое название они бы использовали для такой проблемы, как депрессия?»


Как указывалось выше в связи с эйджизмом и чувством личной несостоятельности, может быть полезно разворачивать и деконструировать социально-сконструированные идеи, вносящие вклад в проблемы. Тим Донован и Дэйл Джонс (2022, p. 79) поделились ценным размышлением: «Критически важно выбрать подходящее время, чтобы предложить взглянуть шире...Иначе может произойти захват власти и укрепление центрированной позиции психолога».

К сожалению, сегодня в Австралии реальность такова, что сложности, называющиеся проблемами с ментальным здоровьем, могут стать настолько доминирующими в жизни человека, что под их влиянием он пойдёт по пути самоповреждения или суицида. В ситуациях, когда человек говорит о суицидальных идеях, могут преобладать идеи о приоритетности оценки риска и составления плана безопасности. Нарративное понимание приглашает меня как терапевта также учитывать сложность ситуации и продолжать исследовать возможные альтернативные реакции. Я начинаю задавать себе такие вопросы:

Чтобы ответить на вопрос, как мне удаётся воплощать на практике некоторые из перечисленных выше идей, вдохновленных влиянием Уверенного ученика, я начал искать примеры на «ландшафте действий» (White, 2007, pp. 84–86). Они были связаны с моими отношениями с партнершей и моими мыслями и чувствами о себе. Я стал больше говорить с Кэрри о своём самочувствии и выделять время, чтобы заниматься чем-то приятным вместе с ней — обедать, плавать, гулять. Такие решения помогали мне чувствовать больше уверенности в себе и продолжать узнавать новое о моих отношениях. Я также сделал шаги в сторону того, чтобы возобновить регулярные физические упражнения — либо рано с утра, либо ближе к вечеру. Временами для этого мне нужно было отложить чувства, связанные с Суровым судьёй, такие как неохота или недостаток энергии. Практики, возникающие под влиянием Уверенного ученика, наполняли меня удовлетворением и позитивными заключениями о моей идентичности. Другой значимый пример на ландшафте действий оказался связан со смертью моей 92-летней матери в августе 2022. Хотя это было печальное время для меня и трёх братьев, это стало также возможностью выбрать, на чём сфокусировать внимание. Уверенный ученик позволил мне разделить с сиблингами воспоминания о нашей матери, о том, что она значила и продолжает значить для каждого из нас, рассказать о её влиянии на нашу жизнь, поделиться нашими идеями о том, как нести дальше её наследие. Эти шаги укрепились, когда я вместе с двумя братьями произнёс панегирик на маминых похоронах. Так Уверенный ученик помог мне устоять перед приглашением Сурового судьи замкнуться в себе, и это привело к новым позитивным заключениям о моей идентичности.

Ландшафт действий существует не сам по себе, его важно связывать со смыслами на ландшафте идентичности, или сознания (White, 2007, pp. 78–84). Для меня осмысление и важные заключения об идентичности были связаны с тем, как Уверенный ученик противостоял двум помощникам Сурового судьи: чувству личной несостоятельности и интернализованному эйджизму. В «Карте работы с чувством личной несостоятельности» Уайт (2004a, pp. 196–201) предлагал способ работы с этим чувством через поиск уникальных эпизодов и подкрепляющей их «системы правил/ценностей и принципов» (2004a, p. 199). Реакции моего Уверенного ученика на провал определялись ценностью уважения к себе, клиентам и коллегам. Что это говорило обо мне как о терапевте? Это говорило, что, несмотря на присутствие Сурового судьи и идей о провале, я не потерял контакта с ценностью уважения и старался её воплощать. Я смог продолжать посвящать время и энергию работе с клиентами из позиции Уверенного ученика. Описанные выше размышления над проектом моей альтернативной идентичности напомнили мне о вопрос, поставленный Майклом Уайтом по отношению к оценке последствий собственных действий: «Каково это — видеть, как это происходит в твоей жизни?» (2007, p. 238). Мои ответом стало то, что Уверенный ученик подарил мне надежду, что я смогу продолжить делать выборы и предпринимать усилия к снижению влияния Сурового судьи, интернализованного эйджизма и чувства личной несостоятельности на собственную жизнь. Я мог объяснить эту оценку, опираясь на влияния и примеры, перечисленные выше. Важно добавить, что этот проект альтернативной идентичности не был чем-то исключительным. В течение года Уверенный ученик получал поддержку от участников моего Жизненного клуба (White, 1997, pp. 22–23). Мне бы хотелось продолжить размышлять о том, что эти участники приносят в мою жизнь, и что они могут сказать о том, что они ценят во мне как в человеке, партнёре, члене семьи, коллеге и терапевте.

Размышляя над вышеописанным, я задаю себе вопрос: как я могу наилучшим образом поддерживать клиентов, ради них самих или их отношений, в смещении фокуса внимания с проблемы на альтернативное и более полезное чувство собственной идентичности? В случае индивидуального клиента, который сталкивается с проблемой, получившей название депрессии, я бы сперва использовал первый вариант карты определения позиции, упоминавшуюся выше в этой статье.


Клиент может предложить приближенное к опыту название, подходящее лучше, чем «депрессия»; однако для простоты описания я обычно использую слово «депрессия». Я могу сказать: «У меня есть предположение, что Ваша жизнь не исчерпывается историей депрессии. Верно ли это? Хотите ли чуть больше исследовать эту идею?» Здесь моим намерением является аккуратная и уважительная организация скаффолдинга, который бы позволил исследовать предпочитаемую историю идентичности с опорой на вторую версию карты определения позиции. Я помню, что моя роль как терапевта - «отстраниться от допущения, что мы можем являться основными авторами» (White, 2007, p. 233) и пригласить клиента занять авторскую позицию.

Несколько лет назад Жасмин (псевдоним) и я провели несколько консультационных сессий в исследовании влияния депрессии на её жизнь и её противостояние этим влияниям. Майкл Уайт и Дэвид Эпстон часто использовали письма к клиентам, чтобы помочь им укрепить альтернативные предпочитаемые истории и навыки, которые помогали этим историям развиться. Помня об этом, я пригласил Жасмин составить совместный документ, отражавший использовавшиеся ею навыки.

Одним из действий, предпринятых ранее в этом году, когда Суровый судья особенно сильно вмешивался в мою жизнь, стало привнести вклад в чью-то жизнь, тоже затронутую депрессией. Возвращение к документу, который мы составили с Жасмин, помогло мне предпринять этот шаг. Мне также помогало понимание ценности и значимости «связывания историй и прорывов» (Denborough и др., 2006), и поддержание контакта с моей бывшей коллегой Люси.

В статье 2020 года американского семейного терапевта Криса Билса попросили вспомнить, как он наблюдал за работой семейного терапевта Израэля Зверлинга с «семьёй с очень обеспокоенным и рассеянным человеком, который был расстроен чем-то, что произошло до начала сессии» (Beels et al., 2020, p. 34). Израэль обнаружил, что молодой человек знал песню «Moon River», и пригласил его спеть её с ним. Это привело к тому, что в начале семейной сессии стало ощущаться спокойствие. Причина, почему меня так зацепило это трогательное взаимодействие, в том, что оно демонстрирует уникальную способность музыки переносить кого-то совсем в другое эмоциональное состояние. Это также резонирует с моей историей любви к пению и музыке, передавшейся мне от матери. Я очень хорошо помню, как она слушала и подпевала песням на радио. Пение и музыка предлагают мне как личные, так и профессиональные возможности. За этот год, по мере того, как я пытался минимизировать влияние Сурового судьи, я обнаружил, что когда я слушаю и подпеваю или просто пою наедине с самим собой, это становится для меня огромным источником радости и комфорта. Музыка и пение помогли мне укрепить Уверенного ученика, и я неоднократно слушал и подпевал “Moon River” (Mercer & Mancini, 1961) с тех пор, как прочитал интервью с Крисом Билсом. Некоторые строки стали особенно значимыми для меня. «Я переплыву тебя однажды» давали мне надежды, связанные с Уверенным учеником. «Двое бродяг, отправившиеся посмотреть мир» напоминали о членах жизненного клуба, поддерживающих меня на пути укрепления альтернативной идентичности. Утверждение Дэвида Денборо (2008, p. 164), что «музыка, мелодия и песни определённым образом формируют нашу идентичность, кто мы есть в мире» подтолкнуло меня подумать, как я могу использовать некоторые аспекты словесности, такие как музыка, песни, история и поэзия, в работе с клиентами. Я понимаю, что важно внимательно следить за тем, чтобы оставаться в «децентрированной, но влиятельной» позиции в этих взаимодействиях, что важно не позволять моему энтузиазму по отношению к музыке и песне увлекать меня прочь от фокуса внимания на клиенте. В то же время, я бы хотел использовать Уверенного ученика, чтобы оставаться открытым к возможностям. Например, внимательно слушая на консультации, я могу заметить намёк на интерес к литературе и развить его в приглашение, как, например: «Правильно ли я понимаю, что есть какая-то определённая история, поэма или песня, которая по-особенному говорит с Вами, которая, возможно, поддерживает Вас в трудные времена, не оставляет в одиночестве, даёт поддержку или опору? (Denborough, 2008, p. 166) Если это приглашение встречает позитивный отклик, я могу продолжить: «Можете чуть больше рассказать об этой истории, поэме или песне, о её истории в Вашей жизни? Что в этой истории, поэме или песне делает её для Вас особенной? Кто ещё в вашей жизни или уже знает об этом или понимает, что делает её для Вас особенной?» Такие вопросы, заданные в подходящий момент, стали для меня чем-то новым, но, возможно, я могу использовать помощь Уверенного ученика для того, чтобы ступить на новую территорию и пригласить клиентов и коллег предпринимать схожие шаги по территории альтернативной идентичности.