Небольшой спойлер: я согласна, что архетип и определенный миф, в котором архетипы содержатся, это тоже особый вид нарратива. Наверное, это главное, что объединяет эти два направления.

В юнгианских группах часто вспоминают слова Юнга о том, что нет никаких юнгианцев. Он всегда говорил про то, что не хочет, чтобы у него были последователи, каждый идет своей дорогой. Мне кажется, как раз в этом интеграция подходов.

Моя задача сегодня показать точки пересечения и различия по основным моментам. На мой взгляд, нужна серия встреч, чтобы обсудить рецепт — на что делать упор, как выбирать ингредиенты. Хотя, мне кажется, каждый сам их всегда выбирает.

Начну немножко издалека. Зимой я приняла участие в конференции сказкотерапевтов. Так как тема должна была быть связана со сказкой, то решила взять тему архетип сказителя. Архетип достаточно неизученный, много всего нового для себя обнаружила. Я поняла, что требуется еще один взгляд на суть природы архетипа, не только привычный юнгианский. Чем больше я изучала тему, тем больше понимала, что как раз тут идет нарратив, потому что сказитель одновременно и рассказчик, и слушатель. Исторически это тот, кто слушает и воспринимает рассказы. Он меняет свою собственную манеру рассказывания, работает с историей, потому что никогда не повторяет историю дословно от и до. Фактически сказитель — и автор историй, и слушатель этих историй, и тот, кто рассказывает эти истории. Чем больше я анализировала, тем больше понимала, что это как раз проявление нарративного подхода, нарративной беседы. Мне показалось это очень интересно, и я стала замечать точки пересечения между юнгианством и нарративным подходом.

Поскольку оба подхода уделяют очень много внимания словам, то мне кажется важным немного прикоснуться к этимологии, к происхождению тех или иных слов. Это позволяет чуть глубже узнать историю слова, его природу, и понять, что за словом стоит.

Это значит, что с одной стороны, как я говорила, мы не говорим про религию, не боремся с монотеистическими религиями ни в коем случае. Основная природа не религиозна в политеистичности психологии, но какая-то религиозность, конечно, присутствует. Здесь вернусь к основной идее Юнга — это наличие религиозного инстинкта у каждого человека внутри. Он первый глобально разворачивает внимание не только к биологическим, физиологическим инстинктам, которые ранее рассматривались, а выводит чуть ли не главным наличие религиозного инстинкта. Это очень важно, потому что таким образом осуществляется работа за пределами души, то есть работа с трансцендентным.

Поскольку есть влияние коллективного бессознательного и культуры, то образы божественного даже внутри нас, внутри психики человека, наполнены энергией Божественного. Поэтому мы относимся с уважением к этим образам, иначе их воспринимаем, иначе реагируем на них, иначе работаем с этим мифом. Наличие религиозного инстинкта обуславливает состояние встречи с неопознанным, с чем-то действительно выходящим за пределы психики человека. Это разворачивает душу и позволяет творить. Дальше к этому вернёмся.

Божественные образы и образы из мифов очень сильно заряжены определённой энергией, какими-то представлениями. Они убеждают особой божественной риторикой гораздо сильнее, нежели любой логический и последовательный довод. Взращивание поэтического мышления, архетипического мышления — это тоже одна из задач архетипической психологии, поэтому важно говорить о богах, о мифах.

Термин идентичность до сих пор очень сильно трансформируется, становится очень многомерным, сложным. Если посмотреть последние исследования, представление об идентичности очень сильно изменилось. Например, раньше идентичность рассматривалась как универсальное устройство психики, некая константа, которая заложена в человеке, а сейчас она становится процессуальной и очень изменчивой. Мы видим то, что происходит вокруг нас, и становится невозможным отождествлять себя только лишь с одной религией, одной культурой, одной нацией — неважно. Множество социальных ролей и постоянно меняющийся контекст вокруг нас меняет наше же представление об индивидуальности. Она становится очень разнообразной, находится в процессе перманентного умножения Я друг на друга. Мне кажется, это как раз отражает принцип полиидентичности в нарративном подходе.

Что есть общего у юнгианства и нарративной практики в представлении об идентичности?

Фрагмент структуры Я в нарративном подходе (слева) и в юнгианстве (справа):

Я как часть действительности — Практическое Я

Это повседневная бытовая часть, которая проявляется прямо здесь и сейчас, например, когда я коммуницирую с вами.

Система будущих возможных Я — Еще не раскрывшееся Я
Согласованность Я будущего - Я прошлого — Вечное Я

Несмотря на то, что идентичность изменчива, наши Я постоянно умножаются, сменяют друг друга, реагируют друг на друга. Поэтому важно с помощью определенного нарратива прослеживать, вычленять согласованность моих образов в прошлом и моих образов в будущем. Согласованность является здесь одной из важных характеристик.

В юнгианстве существует разные представления о Я. Здесь я использую терминологию моего любимого архетипического психолога Томаса Мура. В книге «Темные ночи души», которая посвящена меланхолическим депрессивным состояниям,  он развивает мысль про структуру Я и говорит о том, что мы всегда находимся в процессе рождения и перерождения. Всегда какая-то наша часть возрождается, какая-то умирает, но есть еще Вечное Я. На схеме я его обозначила звездой, так как  это символ чего-то вечного, что светит нам. Можно было бы использовать маяк. Мне кажется, что Вечное Я — это что-то неизменное, что нас ведёт по жизни, квинтэссенция нашей сущности. Это можно сравнить с «самостью», с чем мы рождаемся и с этим же уходим, то есть оно всегда присутствует в нас.

Практическое Я — это часть действительности. Оно постоянно меняется в зависимости от контекста и людей вокруг нас, решает наши повседневные задачи и как-то реализует себя в этом мире, принимая решения.

Между Практическим Я и Вечным Я находится Еще не раскрывшееся Я. В юнгианской  архетипической психологии обращают много внимания именно на этот образ. Я представляю его как гусеницу, которая вот-вот должна переродиться в бабочку. Любимая метафора юнгианцев — это желудь и дуб. В желуде всегда заложен потенциал, он всегда да стремится к тому, чтобы стать дубом. В Еще не раскрывшемся Я всегда должна быть развивающая и куда-то стремящаяся энергия. Согласно архетипической психологии, всегда надо быть готовым к изменениям, даже если эго противится, а душа хочет чего-то противоположного, чтобы чувствовать свое Ещё не раскрывшееся Я и не теряться в повседневности.

Архетипическая психология обращена к душе, а не к эго. Этот разворот к душе и есть процесс «сотворения души». Можно сказать, что в процессе юнгианской терапии мы как раз творим душу.

Барбара Майерхофф, антрополог и один из предвестников нарративной психологии, работала с историями пожилых людей, которые пережили сложные моменты жизни, в том числе, холокост. 

В ее работах часто звучит мысль, что рассказывание историй «творит», отращивает душу, а слушание меняет человека. Здесь чувствуется общность идей нарративного и архетипического подходов — и в нарративной беседе, где двое участников, и в случае Барбары в кругу собеседников, это процесс сотворения души или с помощью рассказанной истории, или при обращении к мифу и разворачивания своего мифологического сознания.

Это очень юнгианская цитата, но мне кажется, она звучит очень по-нарративному, потому что выход из предписанных историй мы могли бы вполне заменить на проблемную доминирующую историю, которая влияет на нас. Как раз процесс осознавания может помочь выйти из этой истории, развернуть ее и увидеть свою историю дальше. Заведует этим процессом как раз Автор или Творец.

На этом примере Михай обращает внимание на то, как внимание к определённому событию меняет нашу жизнь, то есть одно событие, одно переживание превращается в структуру. Экскурсия не осталось для мальчика случайным событием, что он сходил и забыл про нее. Это событие превратилось в определённую структуру в его жизни (курсы, обучение, интересы, хобби) и создало определенную целостность, ядро внутри этого человека. По сути, это процесс творчества и это проявление как раз архетипа Творца или Автора своей жизни.

Ø  Творец – это воображение, исходящее из нашей собственной уникальности.

Воображение – часть души, производящая смыслы и наделяющая ими, пряха историй, образов и возможностей, его направление расширяющееся. Активное воображение в юнгианстве — это как раз прикосновение к архетипу Творца, та часть, которая производит смыслы и наделяет ими. У каждого архетипа тоже есть свои направления. Например, Бунтарь как раз про тёмные ночи души, про падение вниз на самое дно, метафорически на распад. Творец, наоборот, собирает, синтезирует, и его направление расширяющееся.

У каждого архетипа свои цели, страхи и задачи. У Творца это:
·         Цель — идентичность
·         Страх — быть безликим
·         Задача — созидание себя

Мне кажется особенно интересным в разрезе нашего разговора, что цель Творца — как раз формирование и творение идентичности. В нарративном подходе мы с помощью истории тоже творим нашу идентичность — сначала обнаруживаем множество наших идентичностей и дальше работаем с ними.

Ø  Автор – это тот, кто обладает способностью выбирать, создавать и определять последовательность и порядок в тексте. Любой человек, как и Автор, определяет ход своей жизни (Роланд Барт)

Здесь хочется вернуться к мысли о том, что во многих постмодернистских исследованиях по-разному смотрят на вопросы авторства человека в жизни. Есть очень много мнений, и они подкреплены различными фактами, что человеческую жизнь нельзя превратить в историю от и до. Мы не живём историями, в жизни нет такой упорядоченной законченности. Даже если мы просто начнём перечислять события нашей жизни, не будет никакого развития, сюжета и прочего. С одной стороны, в связи с этим возникают какие-то сложности, а с другой, из этого рождается идея, что почему бы человеку не позволить быть себе Автором. Конечно, он не может как писатель какой-то эпизод просто взять и вычеркнуть, как будто его не было, но упорядочить их по-своему, конечно, может. Опять это работа со структурой.

Роланд Барт как раз говорит о том, что любой человек как Автор в состоянии определить ход своей жизни. Возможность выбирать и исключать какие-то события очень похожа на работу с эпизодами. Например, работа с уникальными эпизодами, которые как-то влияют на нас или которые мы забыли как раз дает возможность авторства.

Мне кажется, что здорово брать эти идеи из искусства и культуры, потому что религия и мифология наполнены разными примерами нарративов. Таким образом мы учимся обращаться со своей жизнью и определять ход ее истории.

Действительно, слово и то, как мы с ним работаем, имеет большое значение, и это то общее, что существует в обоих подходах, о которых сегодня говорим.

Здесь я говорю не о творчестве в привычном понимании, а призываю подумать о том, как я творю свою жизнь. Например, как я поступаю в моменты принятия важных решений, выбора своего пути, какую архетипическую фигуру воплощаю. Можно поработать с разными образами, в том числе, божественными, раз мы сегодня говорим о мифологии. Например, это может быть образ Диониса, когда мы охвачены безумной энергией и в порыве выбираем спонтанное решение (кстати, не всегда оно плохое). Это может быть Художник или Садовник, и пространство вокруг него (природное или организованное человеком).