Нарративная мастерская
 
Нарративная мастерская
Работа с ценностью не-деяния
Олеся Симонова
Олеся Симонова
Психолог, нарративный практик, ведущая программ обучения нарративной практике и глава Нарративной мастерской
Веду основную часть дистанционной и очной программы обучения нарративной практике в Нарративной мастерской, работаю как нарративный практик почти 15 лет и провожу до 20 встреч с людьми в неделю.

Подробнее
Я работаю как нарративный практик почти 15 лет. Сегодня мы обсудим тему, которая меня вновь захватила. Я зашла на новый виток в своей работе, чтобы на этом этапе в очередной раз вернуться к основам консультирования. Я хочу понять, что мне хорошо знакомо в этой области, а что вызывает затруднения. Также я стремлюсь концептуализировать свой опыт, чтобы включить его в учебную программу Нарративной мастерской.

За время работы программы я обнаружила, что многие наши слушатели испытывают трудности в определении проблемы в сложных нарративах. Мы часто сталкиваемся с такими рассказами, когда помогаем людям, пострадавшим от травмирующих событий. Сложность в определении проблем в таких встречах побуждают меня остановиться и предложить вам поразмышлять вместе со мной. Я поделюсь с вами своими идеями и практическими примерами, а также расскажу, как и когда я применяю их в своей работе.
Давайте начнем с того, что мы, как нарративные практики, работаем с историями людей. Проблемы, с которыми к нам обращаются, всегда указывают на некую нарушенную ценность. Жалобы клиентов напрямую отражают то, что есть нечто очень важное и ценное для них, что в данный момент не имеет достаточной поддержки.

Мы используем нарративные методы и карты, чтобы выяснить, что именно является этой ценностью. Затем мы стараемся обнаружить уникальные эпизоды, в которых эта ценность уже проявлялась в жизни клиента, чтобы восстановить её присутствие в настоящем и наметить новые пути для её развития, по крайней мере, в ближайшем будущем.
Я думаю, что такой подход знаком многим специалистам, практикующим нарративную терапию. Однако существуют ситуации, когда он не является оптимальным решением. Это касается запросов клиентов, которые звучат как «я хочу, но не могу».
Жалобы клиентов напрямую отражают то, что есть нечто очень важное и ценное для них, что в данный момент не имеет достаточной поддержки
Возможно, и вам лично знакомо это состояние. Например, очень хочется написать диплом или статью, но что-то не складывается, и работа не продвигается. Или вы понимаете, как важно заниматься своим здоровьем, но не можете заставить себя встать утром и сделать зарядку. Или вам хочется перестать думать о каком-то человеке или ситуации, но навязчивые мысли продолжают беспокоить вас изо дня в день.

Другими словами, это состояние, когда вы стремитесь к изменениям в своей жизни, но не можете найти эффективный способ это сделать. Почему-то вам не удаётся достичь желаемого, а если вы всё же берётесь за дело, то быстро сдаётесь. Люди говорят, что в такие моменты они чувствуют себя неудачливыми и думают, что им просто нужно смириться с этим.

У нарративной практики есть способы ответа на это, например, деконструировать идеи, которые на человека нападают, восстанавливать его связи с людьми с альтернативным видением этой проблемы, экстернализовывать вредные привычки. Сегодня расскажу про еще одну методику, которая помогает разбудить возможности для изменения.
Возможно, и вам лично знакомо состояние, когда вы стремитесь к изменениям в своей жизни, но не можете найти эффективный способ это сделать
Не делая ничего, мы тоже делаем что-то
В случае запроса «хочу, но не могу» мы наблюдаем, как человек пытается, но у него получается. Ваш клиент вам транслирует «я здесь, мне хочется туда, но почему-то я не могу сделать этот шаг». В итоге человек остается на месте или «лежит в этом направлении», но мало что происходит. В терапии при этом возникает ощущение, что вы застряли. Человек не действует.

Что преграждает путь к желанной цели? Нечто не менее (а может и более) важное, чем поставленная цель. Наша задача — помочь людям обнаружить, что же это. Простая мысль о том, что, не делая ничего, мы тоже делаем что-то, помогает проникнуть в глубины, которые малодоступны человеку в эмоциональном переживании неудачи.

Как в каждом действии есть что-то важное, что мы реализуем, так и в любом бездействии есть свой смысл. Когда мы ничего не делаем, именно благодаря этому бездействию реализуется важная цель, намерение, мечта, желание или потребность.
Простая мысль о том, что, не делая ничего, мы тоже делаем что-то, помогает проникнуть в глубины, которые малодоступны человеку в эмоциональном переживании неудачи
Важно обсудить с клиентом, что именно он воплощает сейчас, когда находится в этой точке бездействия. Что, как ему кажется, можно потерять при достижении цели, даже несмотря на то, что эта цель выглядит понятной, продуктивной и хорошей.

Эта распаковка становится особенно важной, когда возникает ощущение, что мы много чего делаем — пишем списки, составляем планы, собираем клуб поддержки, и есть понимание, что человек действительно хочет туда, но при этом нет движения вперёд. Иногда собеседник даже не готов продолжать разговор на эту тему, настолько ослабевает его надежда. В такой ситуации важно выяснить, почему нет сдвига к желаемой цели. Самое время поговорить о ценностях, которые нарушаются при достижении цели.
Особенность таких ситуаций в том, что мы не всегда сходу можем спросить:

  • Что важное для вас реализуется сейчас, когда ничего не меняется?
Иногда, после работы с человеком и сбора его мыслей, у него уже есть ответ на этот вопрос. Но если нет, мы можем построить опоры и задать вопрос по-другому:

  • Если вы движетесь к желаемой цели, что важное начинает нарушаться?

На этот вопрос уже легче ответить, так как появляется указание на различия «неизменного сейчас» и «устремленного в будущее движения к цели».
В книге Грегори Бейтсона «Экология разума», которая оказала значительное влияние на нарративную практику, есть идея о том, “бит” информации можно определить как различимое различие (a difference that makes a difference). Это означает, что для понимания происходящего нам необходимо увидеть отличия того что есть, сейчас, и того что будет, когда мы достигнем поставленной цели. Без этого нам сложно осознать, что же является для нас важным в данный момент, когда мы не предпринимаем никаких действий в направлении цели.

Когда мы работаем с людьми, страдающими посттравматическим расстройством, особенно если последствия травмы оказывают сильное влияние, этот вопрос может оказаться за пределами их зоны ближайшего развития. Нам необходимо создать дополнительные опоры для размышлений, чтобы сделать понимание более доступным.

Мы не задаем вопрос о том, что важное будет утеряно при движении в этом направлении, а спрашиваем: что там произойдет, когда вы туда придёте или хотя бы сделаете первый шаг в ту сторону?
Таким образом, мы начинаем не с обсуждения ценностей, а с описания конкретной ситуации на ландшафте действия, чтобы создать представление. Это отнюдь не самоочевидный вопрос, зачастую на него не стоит ожидать "быстрого" ответа или принимать односложный "нераспакованный" ответ. Для клиента важно понимание на уровне чувств и разума, что же происходит, когда он достигает цели. В ходе сессии требуется некоторое время и направленное внимание, чтобы сформулировать описание конкретной ситуации достижения целей.

Для начала вы можете предложить обратить внимание рассказчика на будущее, где он достиг того, что хотели (написал диплом, занимается зарядкой каждый день или совершенно позабыл о разрыве дружеских отношений). Это может быть предложено как направленная медитация:

Представьте себе желаемое будущее. Попробуйте ощутить, где вы в это время, что слышите и что видите. Ощутив то пространство и время, когда все это происходит, посмотрите, с кем вы там находитесь и что вы делаете. Присмотритесь, как это выглядит со стороны, что делает ваше тело, как реагируют окружающие. Что чувствуете вы?


Иногда требуется просто задать больше вопросов, а иногда можно предложить поразмышлять над этой темой в качестве домашнего задания. Иногда желаемое будущее может привидеться во сне. Обычно требуется некоторое время, чтобы этот образ сформировался.

Предложение представить цель действительно имеет большое значение. Так мы помогаем людям яснее понять, чего они хотят достичь. Я прошу своих клиентов удерживать мысль о желанном будущем и за пределами нашей встречи. Когда эта мысль остается в сознании, она помогает сосредоточиться на возможностях и дает точки опоры для достижения цели. Такое сосредоточенное внимание позволяет ощутить прилив надежды, что очень важно при работе с последствиями травмы.
В основном ко мне приходят люди с посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР). На первых этапах одной из моих задач становится намеренное укрепление веры в осуществление их задумок. Это влиятельный вклад моей надежды, обращение внимания клиента на то, что ему уже доступно в плане знаний, умений и навыков и помощь в осознавании своих целей. По мере развития надежд собеседников, я принимаю все более децентрированную позицию, позволяя их уверенности занять больше места в нашем взаимодействии. Однако для того, чтобы это произошло, необходимо создать условия для появления надежды — помочь человеку сначала представить желаемое как нечто достижимое.

Когда человеку удается представить, как он достигает своей цели, мы начинаем переориентировать его взгляд с ситуации на самого себя. Это методологически важно в работе с людьми, которые имеют признаки травматического опыта. Даже если этот опыт был очень давним и почти забытым, , он все еще может иметь последствия. Один из эффектов ПТСР — это постоянное состояние напряжения и тревоги, направленное вовне. Внимание не сфокусировано на себе, а на окружающем мире, рождающем ощущение неуправляемости и бессилия, замирания и бессловесности.  Понимая это, мы дополнительно помогаем в беседах человеку сфокусироваться на себе - своих ощущениях, желаниях, состоянии.
Вот такие вопросы можно задать для описания человека в желаемом будущем:

  • Опишите, что вы делаете, {когда достигаете цели}? Как это физически выглядит? Опишите мне так, будто я присутствую там. Что я могу увидеть?
  • Как вы себя чувствуете при этом? Есть ли физические ощущения отличные от обычного?
  • Как вы относитесь к себе такому? Как вам, если посмотреть со стороны на самого себя?
Например, когда человек говорит, что в этом состоянии он гораздо более уверен в себе, я спрашиваю: «А уверен — это как? Покажи мне свою уверенную посадку». Так мы даем человеку возможность, насколько это возможно в данный момент, телесно почувствовать то, что в нарративном подходе называется предпочитаемым Я. Это позволяет ему проверить, действительно ли это предпочитаемое Я (а не альтернативное Я).

После того как мы рассмотрели это описание на эмоциональном, чувственном и физическом уровне, а также с точки зрения других людей, мы можем обнаружить некоторое противоречие. Например, человек может сказать: «Всё хорошо, но я не верю», или «Мне что-то мешает», или «Ощущение, будто у меня сжимается внутри». Это могут быть самые разные описания, но они всегда указывают на определённый смысловой пробел в достижении желаемого.

Чтобы выявить этот пробел, можно также уточнить:
  • Есть ли что-то в ощущениях {при описании ситуации достижения цели}, что отличается от общего оптимистичного настроения?
Чаще всего я даже не успеваю задать такой вопрос, потому что во время описания уже слышу нечто, что отворачивает человека от этого пути. Важно проявлять внимание к различным реакциям в ответ на ситуацию, в том числе невербальным.
Кейс: работа с неуверенностью и самооценкой
Ко мне за помощью обратилась 32-летняя девушка. Недавно она получила неожиданное повышение, в связи с тем, что некоторые руководители её фирмы уехали зарубеж. Она была довольна своим продвижением, но, несмотря на хорошую техническую подготовку и профессиональную компетентность, чувствовала себя неуверенно на общих собраниях руководства, где как руководитель отдела должна была отчитываться о проектах. Именно с этой проблемой она пришла ко мне. Ей хотелось чувствовать себя легче, ведь таких собраний, по её словам, вряд ли станет меньше. Кроме того, впереди был большой проект, и ей заранее сказали, что её роль станет ещё более ответственной.

Мы обсудили, что уже помогает ей выступать на собраниях. Она обозначила, что хорошо понимает предмет обсуждений, так как уже давно работает в фирме, осознаёт, как устроен процесс, и не переживает по поводу того, как проходят собрания. Эта ответственная девушка готовится к ним, но это не всегда помогает. Она хотела быть более свободной, но чувствовала телесный зажим, когда выступала или думала о выступлении на собрании. Ей было неудобно физически и эмоционально, она не могла представить интересы людей из своего отдела и дать свои рекомендации по общему проекту, хотя ощущала, как эт важно.

Сложность заключалась в том, чтобы найти уникальные эпизоды в таком контексте. Выяснилось, что в университете и в школе она не участвовала в общих мероприятиях и не выступала перед большой аудиторией. Мы провели одну встречу, потом вторую, изучая обстоятельства ее истории, и стало понятно, что нужно двигаться дальше. Я попросила её представить то, что она хочет, и предложила поэкспериментировать.
Обычно я аккуратно приглашаю к представлению желаемого будущего. Предлагаю это в качестве эксперимента тем, кто хорошо физически себя чувствует, потому опыт работы с воображением требует и сил, и устойчивости. На тот момент моя собеседница чувствовала себя стабильно, и мы вошли в эту работу.

Я предложила ей представить, как в знакомом помещении с уже знакомыми ей людьми она уверенно встаёт и выступает. Она попросила разрешение прикрыть глаза, ей захотелось создать для себя внутреннее пространство. Буквально через 10 секунд она сказала, что ей неприятно. Я спросила, почему, и она обозначила, что ей кажется, что её здесь все не одобряют.

Я уточнила, верно ли я поняла, что ее уверенно выступающую не одобряют все участники собрания.

Такие идеи основаны на конкретном предшествующем опыте. Слыша их, я полагаю, что, вероятно, в жизни человека были некоторые обстоятельства, которые позволяют ему сделать такой вывод. Мне важно помочь найти эту связь между прошлыми событиями и идеями, выводами из тех событий.

Поэтому я спросила:

Есть ли в ее жизни опыт, в котором люди не одобряли уверенную речь? Было ли такое ранее с ней?

Ее ответ: «Да, я сама не одобряю свою мать. Мама все время уверенно говорит со мной, и поэтому с ней невозможно разговаривать». Я уточнила, как влияет на неё эта мысль на общих собраниях. Собеседница сказала: «Я не хочу быть как мама с этой ее самоуверенностью, она прет как танк, я только хочу от нее сбежать, не могу ее слушать... Не хочу, чтобы от меня так люди отшатывались».
Несмотря на то, что для моей собеседницы было существенно быть уверенной и проявлять профессионализм на общих собраниях, она вместе с тем делала всё, чтобы не чувствовать себя таковой. Хотя она сильно страдала от своей неуверенности, ещё больше страданий ей причиняла бы ситуация, где люди её избегали бы в связи с её напором.

На этом этапе мы вместе начали аккуратно формулировать, как для неё звучит мысль целиком. И выяснили, что малейшая уверенность и предъявленность в обществе для неё равна материнскому напору, который вызывает у окружающих нежелание коммуницировать. Именно эта мысль останавливала мою собеседницу в том, чтобы проявлять себя и свободно высказываться на собраниях.
Когда моя собеседница это сформулировала, я спросила, как она относится к себе и к этой ситуации. Мне кажется важно привлечь внимание клиентов к тем изменениям, которые происходят при формулировании трудностей в виде некоторых ценностей. Она сказала, что кажется, ей стало лучше. Часто люди в этот момент испытывают облегчение. Они снимают вину за неадекватность своего поведения или неуспешность прошлых попыток, принимая что совершаемые действия воплощают то, что им важно. А не является свидетельствами их слабости, неразумности или ущербности.

Когда мы спокойно, тщательно и методично определяем проблемное сообщение и выявляем, что именно не так, это уже помогает сделать первый шаг к решению проблемы.
Люди снимают вину за неадекватность своего поведения или неуспешность прошлых попыток, принимая что совершаемые действия воплощают то, что им важно. А не является свидетельствами их слабости, неразумности или ущербности
Может возникнуть желание сразу предложить изменить или исследовать выявленные проблемные идеи, например, деконструировать их. Однако не стоит торопиться. Несколько раз мы заканчивали сессию на этапе определения идеи, и я убедилась, что это полезно.

В течение недели между сессиями люди могут возвращаться к сформулированной идее, которая стала препятствием на пути к цели. Это новая мысль, которая не формулировалась до того, как мы обнаружили её во время беседы. Иногда эти идеи искренне удивляют или вызывают смятение. Требуется время, чтобы их обдумать и принять как влиятельную часть сложившейся ситуации, которая мешает достичь цели. Если сразу предложить изменить эту идею, это предложение может ощущаться как вызов, который находится вне зоны ближайшего развития.
Поэтому, когда мы достигаем конечной формулировки утверждения, я ещё раз проверяю:

— Звучит ли это для вас правдиво? Это то, как вы себя чувствуете?

Если да, я прошу собеседника записать это сообщение, чтобы он мог к нему вернуться. Мне кажется важным фиксировать существенное в ходе беседы не только практику, но и его собеседнику. Когда мы завершаем беседу, мы выделяем, что было самым важным за сегодня, я говорю о замеченным мной, а мой визави - о том, что важно ему. Выделяемое рассказчиками относится не только к предпочитаемой истории, но и к пониманию, в чём же проблема и что мешает достижению целей.

Когда я прошу вернуться к этим записям между нашими встречами, люди просматривают их, словно привыкая к этим мыслям, и порой начинают яснее осознавать своё отношение к этим выражениям. Это очень важно. Нарративные практики просят людей выразить своё отношение к той или иной ситуации, чтобы помочь им выразить своё мнение и укрепиться в авторской позиции. Кроме того, это самостоятельно озвученное мнение становится опорой для следующего шага. Например, выраженный протест мотивирует и даёт толчок к движению вперёд, к изменениям и развитию. Встреча с собственным мнением происходит достаточно мягко и естественно, если мы просто оставляем человека с этой мыслью на некоторое время, на неделю или две, до следующей встречи.
В дальнейшем мы работали над деконструкцией идеи: любая уверенность — это разрушающий отношения напор. И смогли обнаружить уникальные эпизоды сохранения отношений в ходе последующих общих собраний руководства, а также отделить напор от уверенности. В какой-то момент произошёл сдвиг, и она сказала, что всё хорошо, в этом смысле помощь ей уже не нужна: «Я чувствую себя спокойно и готова к новому проекту и его обсуждению на собраниях».
Когда люди сталкиваются с трудными ситуациями, нам важно помочь им разобраться в возможных противоречиях и непоследовательностях. Осознание этих несоответствий или отсутствие каких-либо действий может открыть для них новую информацию, и их мозг начинает выявлять несоответствия с прошлым опытом. Если мы не поможем им в этом процессе, может показаться, что невыраженные идеи сдерживают их. В такие моменты нам становится очень сложно двигаться вперёд, и "продвижения в терапии" не происходит.

Идеи, с которыми мы сталкиваемся, формируются в определённых обстоятельствах, часто под воздействием сильных эмоций. Например, одна девушка рассказала мне, что её мама очень импульсивна и её напор чрезвычайно эмоционален, и это влияет на их отношения. В результате ей неприятно и дискомфортно встречаться с уверенными в себе людьми, которые как будто не слышат других и не учитывают их мнение. У неё сложилось впечатление, что уверенность и требовательность — это напор, который отталкивает окружающих.

Такие идеи не возникают из ниоткуда. Они формируются в конкретных обстоятельствах, которые могут длиться долго или быть очень эмоциональными. Часто эти обстоятельства сильно отличаются от тех, в которых человек находится сейчас. Однако, чтобы осознать эти различия, нам необходимо указать на них в ходе диалога и сделать их частью общего обсуждения.

Понимание — это процесс, который осуществляется, в том числе, через говорение. Речь может быть внутренней или внешней. В случае, когда у человека возникают трудности, ему нужны опоры, подобные тем, которые мы использовали, когда учились читать, писать или есть. Это означает, что нам нужно сначала вынести проблему вовне, а затем присвоить её себе. Мы описываем, какие обстоятельства были раньше, какие сейчас, ищем различия и сходства между ними и помогаем человеку сделать выводы. Таким образом, мы постепенно формируем новые отношения и мысли.

Конечно, нам необходимо уделять максимум внимания реакциям людей, включая невербальные. Важно отслеживать интонацию и чувства человека. Любая непоследовательность или странность является сигналом к тому, что нужно остановиться и разобраться, что происходит. Помню, как один человек улыбнулся, рассказывая о чём-то, что не казалось поводом для улыбки, и я обратила его внимание на эту несостыковку. Так мы вышли на существенные проблемы, которые ему важно было обсудить, но непонятно было, как их описать.

Я уже говорила, что в таких случаях не стоит торопиться с деконструкцией. Позвольте поделиться ещё одним примером.
Кейс: работа со сном
Недавно в моей практике произошёл весьма необычный случай, который меня сильно удивил. Мне было крайне интересно узнать, чем всё закончится.

Ко мне на длительную терапию пришла 35-летняя женщина. Мы начали с обсуждения её текущих отношений с мужчиной и её желания постепенно выйти из них. Мы посвятили этому некоторое время, пока она не сказала, что эта тема для неё закрыта. Отношения завершились, и она ощущает эмоциональную и ментальную стабильность.

После разрешения проблем в отношениях с мужчиной мы перешли к тому, что было актуально для неё последние три с половиной года. Она страдала от поверхностного сна, который не давал ей возможности глубоко отдохнуть. Сколько бы она ни меняла места для сна, ситуация не менялась. Она обращалась за помощью к психиатру, и прописанные лекарства помогали ей засыпать, но не давали глубокого сна. Из-за поверхностного сна она почти не видела сновидений и не чувствовала себя отдохнувшей с утра.
Мы обсудили, какие предварительные шаги она уже предприняла, какие лекарства сейчас принимает, а какие отменила, так как они не оказывали должного эффекта. Оказалось, что у неё уже давно есть определённый режим жизни: она проветривает помещение перед сном, регулярно гуляет и соблюдает время отхода ко сну. Однако эти меры не могли существенно повлиять на качество её сна сейчас.

Я попросила её сосредоточиться на том, что может измениться для неё, если она наконец-то сможет нормально спать. Она рассмеялась: «Вы, Олеся, смешная! Всё будет хорошо, наконец-то я высплюсь, и мой мозг начнёт работать лучше. Мне это очень важно, я почувствую себя лучше. У меня есть ощущение, что это необходимо! Мы тут с вами говорим про мужчин — какие мужчины, когда я не сплю нормально!»
Мы обсудили, насколько важен сон для этой женщины. Затем я предложила провести эксперимент. Мы выполнили упражнение на заземление, которое было ей знакомо. Ранее мы уже говорили о её неприятном детском опыте и о том, что она не чувствовала своих ног. Поэтому мы решили дополнить нашу работу упражнением на заземление, в котором намеренно направляем внимание на ноги. У собеседницы уже был некоторый опыт медитации несколько лет назад, и она сказала, что это помогает ей. Я попросила её направить всё внимание в ноги на минуту и в завершении потопать, плотно прижимая ступни к полу. Зафиксировав нормальное состояние, мы приступили к уже знакомому вам эксперименту.

Я попросила клиентку представить, как она засыпает в своей кровати в своей комнате, постепенно погружаясь в сон всё глубже и глубже. Я описывала её цель, которая сейчас недостижима, побуждая воображение помочь физически воспроизвести этот опыт. При этом я попросила её отследить, что происходит с ней, какие ощущения, переживания и мысли приходят.

Сначала собеседница сидела спокойно, не закрывая глаз, но как будто всё глубже и глубже откидывалась в кресло и засыпала с открытыми глазами. Однако потом всё изменилось, и с тревогой в голосе она сказала, что не сможет продолжать. Я попросила её описать, что она чувствует, и услышала: «Там край. Если я туда пойду, я выйду за край».
В такие моменты люди могут давать необычные описания. Метафоры помогают легче объяснить, что происходит. И важно их распаковать, выяснить — что это такое, откуда это взялось, то есть где начало истории таких ощущений или мыслей.

Как и в прошлый раз, я попросила обратить внимание на источник этого ощущения и спросила: «Вам ничего не напоминают слова «выход за край»? Это что такое?» Сначала она задумалась: «Может быть, это мой давний страх?» и напомнила мне о том, что я уже знала. В её семье есть несколько родственников, у которых диагностированы отклонения психики: у дяди — шизофрения долгие годы, у отца — неконтролируемые приступы агрессии, а у бабушки со стороны матери — ранняя деменция.

Собеседница ответственно подошла к этой информации, обойдя врачей ещё в молодости, чтобы узнать, какие у неё могут быть особенности и нужно ли где-то подстраховаться. Всё это её пугало. Я понимала, что этому страху много лет, и она давно с ним живёт. Почему же он усилился сейчас? Ведь плохо она спит не с детства, а последние три с половиной года. Я уточнила, как ей кажется, что могло усилить этот страх тогда, возможно, что-то произошло или были какие-то опыты, близкие к тому, что можно обозначить как выход за край.
И тут женщина начинает говорить быстро и взволнованно: «Кажется, я поняла, с чего всё это началось. Мне кажется, всё сошлось!» Она рассказала, что, три с половиной года назад она жила одна, когда заболела ковидом. Почувствовав себя очень плохо, она позвонила в скорую, и ей сказали то же, что и всем: «У вас тест на ковид есть?» — «Нет» — «А какие симптомы?» — «Вот такие» — «Сидите дома, не выходите, если придете в больницу, мы вас отправим обратно, не надо никого заражать».

Первые пять дней инфекции были ужасными: на фоне жара (температура за 39) появились галлюцинации, кошмары. У неё такое бывало в детстве при высокой температуре, но здесь ощущение "выхода за край" усилило то, что в тот день она смотрела арт-хаусное мистичное кино. Раньше она такие фильмы очень любила, а сейчас вообще не может смотреть. Собеседница сказала, что есть ощущение, что именно это кино и температура подпитали её фантазии, которые стали превращаться в галлюцинации, смесь яви и кошмаров, мучивших её несколько дней.

Потом она почувствовала себя физически лучше, температура спала, но сон так и не вернулся в норму. Женщина с трудом засыпала и ощущала влияние этого на эмоциональную сферу. Клиентка довольно быстро обратилась к психиатру, и они подбирали таблетки 6 месяцев, пока те не начали ей помогать засыпать стабильно и без последствий. Я помогла собеседнице сформулировать мысль, которая у неё осталась как переживание, но не была до этого сформулирована как некий нарратив: «Если заснуть глубоко, то можно зайти туда, откуда очень долго и с большим трудом возвращаются (или не возвращаются)».
Когда она выразила свою мысль, я была поражена. Я спросила, насколько эта идея правдива для неё, потому что она звучала несколько сюрреалистично. Она ответила, что это, безусловно, правда: «Я понимаю рационально, что так не должно быть, но эмоционально я чувствую, что это действительно так для меня».

Я предложила ей записать эту мысль, зафиксировать её в заметках на телефоне и периодически возвращаться к ней. У нас был большой перерыв из-за её командировки, и мы встретились спустя две с половиной недели. Я спросила, как мы будем продолжать нашу работу. Она ответила, что ей уже стало значительно лучше, и она чувствует себя иначе.

На вопрос, что изменилось, она сказала: «Я была в шоке. Я всё время думала об этом, возвращалась к этой мысли. Но у меня было ощущение, что постепенно я привыкала к ней и начала ей сопротивляться. Сейчас, когда я уже осознала её, я поняла, что так я долгое время не давала себе спать. А ещё я осознала, что не медитировала последние годы, потому что для меня медитация — это тоже момент, когда я выхожу за пределы обычного сознания и ухожу чуть дальше, за край. А ведь медитация обычно очень помогает мне успокаиваться. Я на 3,5 года бросила один из своих любимых способов успокаиваться, замедляться и регулировать своё состояние. До меня это дошло. Я подумала, сколько же всего я потеряла из-за этого. Я поняла, что абсолютно не согласна с тем, что так происходит. У меня было ощущение, что мне нельзя оставаться в этой точке. Я не понимаю, как конкретно это произошло».

Мы продолжили более осознанно обсуждать ее отношение к "выходу за край". Она переформулировала свое видение: «Я могу осознать, когда выхожу за край, и могу вернуться обратно. Есть тот край, за который я не выйду, когда у меня нормальная температура». Обратите внимание на различие проблемной идеи и той, что удалось сформулировать моей рассказчице. Это то изменение, которое позволяет существенно повысить качество жизни и привнести необходимый глубокий сон и спокойствие в жизнь этой женщины. В течение месяца, по ее словам, сон полностью наладился, жалоб на него в дальнейшем не поступало.
Подводя итоги своего сообщения, я хочу выделить то, что, на мой взгляд, очень важно в моём методологическом ответе на ситуации не-действий и отсутствия изменений в выбранном направлении.

Когда мы, как практикующие специалисты, сталкиваемся с убеждениями, которые препятствуют достижению желаемой цели и выявляются в подобных экспериментах, мы можем испытывать сильные эмоции. Эти убеждения настолько значимы, что сложно оставаться равнодушными.

Если мы намеренно пытаемся оспорить эти идеи, возникшие в результате травмы, это может привести к чувству отчуждения. Противостояние недопустимо, так как оно разрушает отношения, особенно когда мы работаем с людьми, которым и так нелегко разобраться в себе из-за множества последствий травмы. Вмешательство ваших мнений и чувств лишь усугубляет общую сложность ситуации.

Важно с уважением относиться к тем негативным представлениям о себе и о мире, которые хранятся в памяти человека и являются для него реальностью. Наша цель не в том, чтобы опровергнуть эти убеждения, поддерживающие проблему или мешающие достижению целей. Наша задача — создать условия, в которых человек сможет восстановить связь с самим собой.
Внимательно слушая истории, которые возникают во время сессий, и создавая пространство для их переживания, мы способствуем оживлению потока сознания, как его понимал отец психологии, Уильям Джеймс. Что это значит?

Когда мы вспоминаем, мы не просто вызываем в памяти конкретные эпизоды нашей жизни. Мы также осознаем, что оживляем нечто, что уже переживали ранее, и понимаем, что это чувство или мысль уже возникали у нас. Во время воспоминаний мы осознаем себя как «познаваемого» и одновременно как «познающего себя». Именно это Джеймс называл «удвоением сознания» — появление «Я», познающего, и «меня», познаваемого.
Когда мы, как практикующие специалисты, сталкиваемся с убеждениями, которые препятствуют достижению желаемой цели, мы можем испытывать сильные эмоции

Если мы намеренно пытаемся оспорить эти идеи, возникшие в результате травмы, это может привести к чувству отчуждения. Противостояние недопустимо, так как оно разрушает отношения
В процессе нарративной беседы эта двухчастность начинает восстанавливаться, потому что мы не только видим переживания, но и помогаем человеку встать на место того, кто познает и описывает трудности, опыт и мысли, с которыми он столкнулся в определенный момент времени. Вопросами мы побуждаем описывать и рефлексировать различия и противоречия.

Когда травматические воспоминания вторгаются в повседневное сознание, часто происходит «разрыв двойственности сознания» — удвоение сознания стирается, границы ощущаемого растворяются. В результате может не осознаваться, что переживаемое сейчас относится к иным обстоятельствам жизни, к другому времени. Появляется некоторая рассогласованность с тем смыслом, который важен для человека. Я постаралась акцентировать внимание на этой рассогласованности в своих коротких зарисовках. Вы увидели такие рассогласования, как «Я хочу спать, но сон — это выход за край» и «Я хочу уверенности, но уверенность — это напор, отталкивающий других».

Подобный разрыв двойственности сознания ведет к нарушению привычного чувства узнавания себя, чувства преемственности этого «себя» во времени. Нам важно помочь человеку воссоединиться с собой, описать свою цель и понять, что важное не согласуется с тем, чего он хотел бы для себя. Эта связь с собой дает ощущение длящегося, разворачивающегося бытия, в нем есть единство и преемственность «я».

В такой работе, где происходит восстановление причинно-следственных связей и связи с собой, появляется живой поток сознания. Я вижу, как оживляются люди, доходя до формулировки, проясняющей их поведение. Когда они чувствуют, что это правда, происходит некоторое преображение. Да, это еще не решение, но уже возможность осознавать и принимать себя, транслировать свое видение и ощущать, что оно принято им и практиком как существенное.