Наташа:
Очень интересна тема смерти, потому что у меня есть опыт соприкосновения с ней с разных сторон. Есть личное экзистенциональное знание о том, что смерть — это то, что ты в принципе не можешь предотвратить, и если уж она случилась, то точно отменить это никак невозможно. Но относиться к этому действительно можно по-разному. Понимаю, что то, как сейчас я к этому отношусь, и что я в этом вижу, не всегда для моих собеседников лежит на поверхности. Мне интересно, как можно именно по-разному говорить об этом. Я пришла за вдохновением, чтобы посмотреть, как можно еще.

Виталий:
Во-первых, я здесь потому, что мне интересно. Я знаю, что ты очень творческий человек, как много творчества приносишь в работу. В общем, в первую очередь, это любопытство и желание тебя поддержать в этом любопытстве. Во-вторых, тема смерти часто возникает на консультациях. Все, что я могу делать, это вести беседу с позиции своего духовного развития, либо с позиции образной терапии, что я и делаю. Это можно визуализировать, вытащить все чувства и работать с ними, как с метафорами. Для меня очень интересно, что есть карта, причем именно в нарративном ключе.

Крис:
Я сейчас живу в Чили, у меня раннее утро. Показательно, с какой бодростью я сегодня проснулась и побежала скорее включить ZOOM. Для меня это очень трепетная, ценимая и важная тема. Я только вчера завершила лабораторию препланнинга подготовки к собственной смерти при жизни, и наконец приняла решение идти учиться на доулу смерти (помощь людям в подготовке). В целом в своей профессиональной идентичности сейчас я тоже нарративный практик, работаю с подростками и подросткинями, в том числе, последние полтора года в зонах военных действий. Мы много говорим о смерти. Здесь, наверное, я в большей степени полагаюсь на идею практикума Майкла Уайта не прощаться, а снова сказать: «Здравствуй!». Но чувствую, что мне хотелось бы больше. Поэтому я сегодня пришла поисследовать, какие способы поговорить про смерть есть.

Юля:
Я как-то брала гайд на эту тему у Вики Пархаевой. У нее было больше про «сказать снова «Здравствуй». Когда я увидела анонс, я подумала, что, может быть, здесь будет информация про самое начало, потому что когда человек приходит и говорит про утрату, как будто бы сразу говорить про «Снова здравствуй» не то, что неуместно, но сложно сразу туда заходить. Мне интересно, что еще можно сделать. У меня люди приходили не прямо сразу с запросом поговорить про смерть, тема возникала в процессе работы. Хочется узнать, что ты придумала интересного про карту. Очень много любопытства и интереса, что еще можно в этой теме обсудить.

Виталий:
«Мне уже ..., а я ещё не ...» — это про программу, которая не реализуется, и что время упущено. Запросы про одиночество, сопровождающиеся словами вроде: «Я так и умру один».

Наташа:
Нужно успеть написать «нетленку», ту самую книгу, которая останется после меня. Долго эта идея меня имела, вроде бы отпустило.

Наташа:
Когда увидела циферки в чате (от 0 до 5) поняла, что у меня довольно высокий уровень тревожности, наверное, в районе 7. Понятно, что я думаю время от времени о смерти. Последнее время я стала часто сталкиваться со смертью близких родственников и друзей. Когда я думала о том, что для меня снижает этот уровень тревожности, странно это или нет, но почему-то это всегда про возможность повлиять на то, что будет происходить после моей смерти — присмотреть участочек, рассказать, как я хочу, чтобы это было, какой памятник — что-то такого типа. Понятно, что это может происходить как угодно, всерьез я повлиять на это не могу. Но рассказать близким, которые готовы об этом слушать, про то, как бы мне хотелось, снижает уровень тревожности. Это интересное наблюдение за собой, не совсем ожиданное.
Отдельно очень нравится, что можно предложить обнять подушку, укрыться пледом. Это очень заботливо.

Виталий:
Что меня пугает — а как же мой сын и мои любимые люди будут после меня, как им будет житься? Уровень тревожности, когда я про это думаю, в районе 5. Его помогает снизить вера в то, что я своим важным для меня людям дал очень многое для того, чтобы они могли самостоятельно справляться, что они в целом такие же деятельные, самостоятельные и дееспособные, как и я, они могут с этим справиться и продолжать свою собственную жизнь по их собственным правилам. А еще мне конкретно помогает выйти из тревоги — это заметить жизнь, что она сейчас есть — светит солнышко, птички летают, что-то еще. Это наполняет жизнью, и понимаешь, что да, смерть будет, но сейчас столько жизни вокруг! Это действительно помогает снижать уровень тревоги.

Крис:
У меня есть любопытное наблюдение про себя. Я совершенно искренне и не бравируя отвечаю 0 и говорю о том, что меня, наверное, уже не пугает ничего. Понимаю, что это продукт большой работы, которая была проделана. Во многом это работа принятия различных экзистенциальных данностей по Ирвину Ялому, в частности, одиночество. Так сложилось, что я долго были в браке. Моя жена трагически погибла от ковида. Последние 5 лет нахожусь в самопартнерстве в отношениях с собой, много про это говорю, много это исследую. Понимаю, что чем больше нахожу комфорта и поддержки в идее, что я могу умирать одним, потому что я не планирую выбирать партнеров/партнерок. Я могу (и так и происходит) с какими-то важными жизненными этапами встречаться в одиночку, в частности, с вынужденной эмиграцией. Все это постепенно приближает к идее, которая кажется всё более умиротворяющей, что и в этот последний этап жизни я тоже перейду одним, но я уже знаю, как, у меня уже есть инструменты. Это во-первых.
Во-вторых, наверное, очень помогает идея, которая родилась у меня недавно то ли на одном из Death café, то ли на лаборатории Катерины Кочеричко. Возможно, потому что я нахожусь сейчас в протяженном путешествии и в эмиграции, смерть для меня тоже какая-то вынужденная эмиграция, но можно ее превратить в приятное путешествие, из которого мы не знаем, вернемся ли. Мы же не знаем, что там дальше — может, там интересный твист в сюжете. Такое ощущение, что я могу использовать какие-то свои навыки и путешествовать, например, свое любопытство, может быть, готовность не всегда быть в комфорте. Иногда в путешествиях много неприятного происходит, но какой-то важный уровень excitement-а, воодушевленности, энтузиазма есть, потому что это просто интересно, интересней, чем то, что уже было, что мы уже видели. Наверное, эта идея меня тоже поддерживает.

Юля:
В теме смерти самое основное, что меня пугает — а кому все останется? У меня дедушка — начальник ансамбля Александрова, у него большое наследие (очень богатая коллекция всего — книг и пр.), и очень не хочется, чтобы оно просто затерялось. Тема смерти у меня связана именно с тем, что нужно все сохранить, передать следующему поколению, которого пока у меня нет. Страшно все это оставлять не пойми на кого. Так что у меня больше тревоги про материальное. А что помогает снизить тревогу — как Скарлетт О’Хара — я подумаю об этом завтра. Я откладываю эту мысль, думаю, что через какое-то время еще посмотрю, если будет беспокоить, буду думать, что с этим делать дальше.

Анастасия:
Меня в разговорах о смерти пугает ее внезапность. У меня просто папа умер внезапно, и я сама в плане своей смерти боюсь именно этой внезапности. Отсюда другие страхи, что внезапно что-то случится, и всё мое недоделанное кому-то останется — недоплаченные счета, неразобранные вещи. Я начинаю думать, зачем мне столько вещей, наверное, надо в какой-то минималистически стиль жизни уходить, чтобы потом не пришлось за мной разбирать. Сейчас Юля говорила про коллекцию своего дедушки. У меня тоже есть коллекция родительских книг, которую мне отдали — тома советских классиков и т.д. Я тоже думаю, а кому потом передавать? У меня тоже нет детей, эта болезненная история под вопросом.
Что мне помогает снизить уровень тревоги? Не знаю, не настолько она сильная, чтобы я что-то специально делала. Но думаю, что когда у меня возникают такие мысли, я запускаю приступ Золушки, начинаю все подчищать, убирать. У меня тревога по поводу смерти способствует наведению порядка в своих вещах. Эта мысль пришла буквально сейчас во время беседы на эту тему.

Нина:
Есть ощущение, что тревожность на тему смерти звенит во мне и людях потому, что это неудобная тема для обсуждения, даже табуированная. Формирую сейчас гипотезу, что если позволять себе говорить об этом, лишнее напряжение просто уйдёт. Кстати, заметила, что у меня есть тревога за post mortem. О том, чтобы мою последнюю волю исполнили «как надо» без отпеваний и прочих религиозных штук. Чтобы кремировали и правильно отпустили.

Алиса:
Интересно, что я вначале подумала, что почти нет никакой тревоги по поводу смерти в обычной жизни, но, например, в турбулентности в самолете это прямо жуткий страх. И даже не совсем понятно, о чем он.

Наташа:
У меня страх смерти связан сейчас с вступлением в возраст, когда приходит понимание, что впереди меньше, чем позади, и я не знаю, сколько. И это придает остроту каждому дню и освобождает от многого.

Наташа:
Я была на вашей с Олей прекрасной встрече, где мы обсуждали такие вопросы, и у меня есть прямо готовый образ Смерти. Он не изменился с тех пор. Как понимаю, у меня это устойчивый конструкт — серое холодное нечто, скорее, сферической формы. Но когда ОНО приходит, может принимать любые формы, с ним могут любые метаморфозы происходить в виде кого-то конкретного. Оно само понимает по запросу, в таком виде нужно прийти. Но пока его никто не видит, оно ни к кому не пришло, это сферический сгусток. Его точно можно распознать по дыханию Смерти. У меня сразу такой образ возникает — сыро, мокро, обязательно холодно, неуютно и пробирает до костей, прямо могильная штука, будто на православном кладбище осенью. Но при этом ты понимаешь, что это неотвратимо. Если уж пришли, договориться как будто бы не получится — собирайся, пойдем. Но при этом нет тревоги. Я понимаю: «Пришли, ОК, ну, ё-моё! Прямо сейчас, серьезно?» — «Да, сейчас», и всегда спокойным голосом.
Подходящий ли мне этот образ? Думаю, что да, но что-то хочется немножечко подкрутить. На уровень тревоги, думаю, он не сильно влияет. Он такой, и мне даже как-то спокойней становится. Я понимаю, что по этим ощущениям я могу понять, что это ОНО, это шарообразное, значит, пора.

Наташа:
У меня хулиганский образ Смерти — не она и не он в черном балахон на мотоцикле, с бритым затылком, конечно, с косой. Но хулиганистость, громкая музыка, очень много драйва мне нравятся. Уровень тревоги она однозначно снижает, потому что предлагает приключения, какое-то движение в неизвестность, что я очень люблю.

Нина:
О, какой чудесный вопрос! Кажется это будет моя мама. Она меня сюда привела. Она меня и уведет дальше.

Марина:
Наверное, впервые в жизни поняла, что у меня нет образа смерти, как образа живого человека, животного или еще чего-то. У меня всегда был образ, что это вспышка света. Может быть, как раз снижает мою тревогу то, что это быстро — я вижу эту вспышку и коридор (туннель, переход) куда-то. Дальше я уже спокойно иду, или даже меня туда втягивает. Такой совершенно не антропоморфный и не изоморфный образ. Наверное, это как раз снижает уровень моей тревоги, потому что это не что-то страшное или необычное. Вспышка света может быть привычным нам явлением природы, как молнией. Такой утешительный образ, скорее, успокаивает — да, это вспышка, это быстро, и я иду туда, куда нужно идти.

Виталий:
Вспомнил историю, которая связана с моей семьей, а именно с моей прабабушкой. Когда я был еще подростком, мы как раз с ней беседовали на тему смерти. Прабабушка родилась в 1909 году, прожила 95 лет. Она говорила, что очень ждет смерть, потому что в ее жизни было столько всего! Она пережила и революцию, и голод (даже не один), первую и вторую мировые войны, потерю супругов, детей. Но, в том числе, там было много хорошего. То есть настолько много всего, что она уже устала, хочет отдохнуть, и ждет, чтобы смерть принесла ей расслабление. Из-за этого у меня сразу возник образ Смерти, как переход в другую реальность, в которой действительно есть расслабление, покой, успокоение — состояние, как в глубокой медитации — оп! — и ты там. Поэтому нет какого-то образа как персонажа, а есть образ перехода из одной реальности в другую, как некий портал, который сам надвигается, и там расслабление.

Наташа:
У меня получился образ похожий на человека в костюме, как в латиноамериканском празднике мёртвых, забыла как называется. И пугает и веселит одновременно. Тревогу снижает.

Юля:
У меня образ не столько представляется, сколько виделся. Я часто вижу сны, и однажды мне приснился сон про Смерть. Он мне вполне себе подошел. На меня очень влияют религиозные азиатские контексты про Шинигани, бога Смерти. Там была главная Смерть и ее помощники. Они как будто идут вместе с тобой в необычный, странный период, когда ты ничего не понимаешь. Во сне они выглядели как люди, если честно, довольно бюрократизированные — очень ответственные, надежные сотрудники, как в хорошем МФЦ. Ты говоришь: «Ничего не понимаю, где мои документы?» — «Мы сейчас вам все объясним. Это так и так, вам туда-то и туда-то, с вами случилось то-то и то-то». У них были столы, за каждым сидел человек. Кто-то говорил: «Мне надо сделать последний звонок, рассказать, где моя книжечка» или «Я выиграла в лотерею, подождите, надо передать своим». У меня тревога уменьшается, потому что если представить, что так и будет, в этот момент я точно буду дезориентирована, мне нужен будет помощник, который мне просто объяснит, что происходит, и что дальше. Также была главная Смерть, их начальница — женщина с офигенно красивыми длинными белыми волосами, как у Рапунцель, с голубыми глазами, очень спокойная. Она следила, чтобы ее помощники делали хорошо свою работу, и я не беспокоилась в этот момент.
Такой сон мне приснился, и я подумала, что если так все будет, то нормально, мне подходит.

Наталия:
Мне захотелось сделать изменения. Когда разное слышишь, что-то хочется себе сразу взять. Мне бы подошло, если бы мне приходило уведомление из «смертельного МФЦ» о том, что вас ожидают — есть время подготовиться. Я еще подумаю, за какой период об этом можно уведомить изначально, допустим: «Вас ожидают в пятницу, в 00» — «Ну, ладно», или «Я занят в пятницу, давайте через неделю поговорим об этом».

Крис:
Мне вдруг стало ужасно интересно, видимо, вследствие нашего обсуждения, общаются ли разные смерти между собой? Например, «смертельное МФЦ» всех нанимает, или есть неподходящие сотрудницы, которые работают на фрилансе? Мне почему-то кажется, что у меня абсолютно бесконтрольно-фрилансерская смерть. Я представляю себя же, правда, без мотоцикла (это единственное, что мне не очень подходит), но точно с бритым затылком, с татуировками, которых, думаю, к моменту старости будет очень много. Это какая-то старенькая версия меня со всякими своими штучками, которая сама очень вольно решает, что вообще делать, с кем-то договаривается. Поэтому любопытно, может быть, у них есть «смертельный профсоюз», есть ли какие-то общие протоколы, или что-то, с чем они не согласны, и можно выбрать, каким образом действовать.
Сразу перейду к самому любимому вопросу про ценности. Для меня в этом проявляются ценность выбора. Мне важно не столько контролировать, сколько понимать, что даже самый последний мой жизненный этап находится в соответствии с моими ценностями, что здесь может проявляться моя свобода воли и право с чем-то не соглашаться, что-то опротестовывать. Я точно не буду опротестовывать время, я прекрасно понимаю, что как придут, так придут. Но хочется по другим вопросам тоже понимать возможность своего авторского участия.

Мила:
Я бы задала вопрос, и это действительно меня беспокоит — а как я узнаю, что уже там? Иногда я думаю про такой концепт, что, возможно, я уже умерла, и моя жизнь — это что-то типа перерождения, можно идти дальше, а я пытаюсь лапками барахтаться и что-то делать. А вдруг я сейчас не поняла? Как я узнаю, когда это начнется? Наверное, это что-то про ценность принадлежности, мне кажется. Это непросто описать. Или, возможно, тупо про контроль тревожности, и нет там более высоких штук. Но мне правда жутко любопытно.

Наташа:
А я сразу зацепилась, что можно с тобой здесь в безопасной обстановке об этом поговорить. Я прямо вижу, как мы сидим втроем за столом — ты, я и Смертушка, которая умеет с собой всякие метаморфозы производить. Сейчас она очень красивая женщина средних лет. И ощущение, что мы все на равных. Мы пьем чай и нам по кайфу — никакого напряжения нет. В такой светской беседе хотелось бы расспросить, как ей вообще живется, чувствует ли она себя живой или мертвой, как она вообще приходит, выбирает ли людей или люди выбирает ее, слышит ли она какие-то голоса, призывы от людей, как ей спится по ночам, если спится? Есть ли у нее периоды, когда она не работает в конце концов?
Крис, спасибо за идею. Мне бы тоже было интересно спросить, есть ли какие-то взаимоотношения между разными смертями, потому что кажется, что они, правда, разные все. И почему именно такая смерть у такого человека? Я ее выбираю, или она меня? Можно ли как-то на это повлиять? Эта информация меня интересует не только из любопытства, но и из контроля тоже. Как будто бы более ясное понимание, как все устроено, позволит мне понять, сколько у меня еще есть времени? Если это происходит вот так, что я могу сделать — не то, чтобы отсрочить, но чтобы успеть сделать важное даже на последних минутах, часах — вспомнить о близких, сказать напутствия, теплые слова, то есть доделать здесь все по максимуму, чтобы на последнем выдохе было ощущение, что я сделала всё, что хотела и могла, и уже готова к переходу.

Юля:
У меня был еще один сон, что мне из МФЦ пришло уведомление: «Юля, ты умрешь в 50 лет. Ты прожила свою жизнь хорошо — давай» — «В смысле? Нет!» Если бы у меня была возможность, я бы позвонила и предложила договариваться. Я бы всю наглость свою взяла и сказала: «Мне не подходит, давай отодвигать сроки, дедлайны — я живу лет до 80, я еще не успела съездить в эту страну, покушать эти блюда, и вообще я здесь на курорте, не мешай мне отдыхать, я кайфую. Придешь попозже!» Если бы ее что-то не устраивало, мы бы это обсуждали и договаривались, я бы выторговывала себе года жизни.
А еще в моем сне отпусков у смертей не бывало. Но они между собой общаются, кто-то дружит, кто-то не дружит, все разные.

Наташа:
«Наташ, все успела?» — ей интересно, я все, что хотела, сделала или нет. Она искренне интересуется мною. По сути, ей просто интересно, но не более того. Не знаю, сможет ли она что-то поменять, но живое участие в ней есть к моей истории. Это про то, что мне важно успеть, и даже важно, чтобы Смерти было важно, все ли я сделала — двойная важность со всех сторон.

Наташа:
А у меня она бы спросила: «Ну, как тебе Жизнь?» Это переворачивает картинку, как будто Жизнь становится ее подарком, чем-то, что она для меня сделала. Это про то, что я хочу получить в итоге. Это не про «достигаторство», а про посмотреть с другой стороны. Не знаю, как мне удалось сформулировать то, что я вижу изнутри. Это не про посмотреть взглядом антрополога на Марсе, а про Жизнь, как подарок Смерти, про то, что мы умираем, потому что мы живые, что если бы мы не умирали, мы бы и не жили. И это подарок.

Крис:
Не могу не вспомнить чудесный ролик Саши Уикенден, где она — прекрасная, с божественно прозрачной кожей, волосами, теплая и нежная — приходит с косой к разным людям и встречает разные реакции. Мне очень понравилась реакция не испуга, не попытки убежать, а широко раскрытые двери и приглашение зайти, присесть к столу с плюшками и чаем. Мне хочется, чтобы когда Смерть пришла, у меня все было готово и веганские сладости были на столе.

Марина:
Подумала, что у меня образ безличный, но мне все равно кажется, что в этой вспышке есть какой-то вопрос, например, «Ты готова или нет?» Как будто, если не готова, то ладно, отыграем чуть-чуть обратно. Спасибо за вопросы. У меня не было представления, что у меня должна быть какая-то готовность. Хочется об этом подумать. Первая реакция — я что-то завершила, кому-то помогла, родным-близким уже отдала все, что могла, возможно, что-то сделала для себя, для развития своей души, если построить полурелигиозную картину, которая мне в принципе близка — да, мы здесь для того, чтобы сделать что-то для ближних, но и для себя, для развития своей души. В конце концов, доставить ей удовольствие, ублажить душу, которая послана в мир, и надо, чтобы она тут хорошо развлекалась. Этот вопрос мне очень близок, буду еще думать.

Наталья:
Очень отзывается про готовность. Как будто мы условились встретиться в определенное время в определенном месте.

Нина:
Сейчас, когда мы говорим о смерти, вопрос тревоги прямо улетучивается. У меня есть опыт встречи со смертью лицом к лицу. Это смерть моей матери, которая ушла у меня на руках. Это меня хорошо трансформировало. Понятно, что было горевание, но я прямо помню свое измененное состояние, трансформацию. Так как я занимаюсь соматическими практиками, было ощущение большого контейнера внутри. Это давало дополнительную опору. В этом контейнере было много покоя. Основная мысль была, что кроме смерти все фигня. С чем угодно можно встретиться в этой жизни и как-то это пережить. Пока это еще не конец, не game over, как-то можно трепыхаться, что-то делать, не сдаваться, грубо говоря. А как только приходит смерть, тут уже все. В этом смысле у меня было освобождение от очень многих жизненных тревог, когда ты понимаешь, что не страшно проявляться, что-то говорить, начинать что-то заново. Появляется смелость, основанная на этом спокойствии и уверенности, что да, все конечно, самое важное и страшное — это смерть, а все остальное тебе по плечу. Сейчас, когда мы говорим о смерти, я снова начала улавливать это состояние.
К вопросу, какой мне хотелось бы прийти к смерти, какой бы ей хотелось меня увидеть — я не знаю, мне кажется, она любых принимает. У нее такая задача — всех встречать. Она как природа нелицеприятна, всех примет. Но мне бы хотелось, чтобы она хотела меня увидеть равной ей по внутреннему состоянию спокойствия, такой же вместительной и вмещающей в себя вообще все, что есть.

Марина:
Благодаря тому, что мы разговариваем сейчас о смерти (в моем кругу вообще как будто бы не принято подробно об этом говорить), это снимает действительно большую часть тревоги. Если обратиться к вопросу, что мне становится доступным, когда мы так поговорили, ценно осознавать, что если я буду об этом помнить, оставаться в контакте с этим знанием о своем образе Смерти, то становлюсь как будто менее тревожным человеком относительно этого знания, и как-то могу других поддерживать, когда кто-то приходит ко мне с этим вопросом или близкие пожилые люди невольно фонят какую-то тревогу. Я могу даже начать об этом говорить. Это очень ценная практика.

Нина:
Когда встречаю людей, знающих смерть, вижу в них особую глубину и чувство единения улавливаю. Как участники тайной ложи)

Таня:
При встрече «лицом к лицу» со смертью становятся видимыми возможности и важности твоей жизни.

Крис:
Я себя чувствую прекрасно. Мне кажется, в идеале, если завершается что-то одно на тему смерти, обязательно что-то другое начинается, потому что в последнее время это самая поддерживающая тема. Конечно, не могу отпустить теперь мысль, идет ли там какой-то процесс набора персонала, потому что мне бы очень хотелось, например, стать нарративной смертью. Поскольку я очень люблю свою работу и свою подростковую аудиторию, мне почему-то кажется, что совсем юным персонам было бы классно встречать кого-то, что называется «off bit» — немножко странных, крепастых, квирных, и понимать, что смерть может быть и такой тоже, у нее в кармане может лежать какой-то гашиш. Контекст — в Латинской Америке это легально. Мне кажется, так умирать гораздо менее страшно. Я спрашивала многих пожилых людей, они все с опорой на марихуану размышляют о будущей смерти. Кажется, это тоже сильно облегчает тревогу. Сейчас ощущение предвкушения, любопытства, интереса только усилилось.

Марина:
У меня сейчас инсайт, как всегда после нарративных встреч с Ксюшей. Я осознала, что могу себе позволить в какой-то момент о смерти не думать и не тревожиться, а когда есть принимающая атмосфера, повод и намерение о ней поговорить и подумать, то я могу о ней думать почти без тревоги, как сегодня. Для меня стало открытием, что это выбор, а для меня очень важна ценность выбора. Я могу выбирать — когда, в какой обстановке, в какой атмосфере об этом думать, осознавать, принимать.

Крис:
Ксения, я впервые на ваших встречах. Вы сказали, что это ваше первое публичное выступление. Но вы создаете волшебную атмосферу, которая перемещает в какое-то пространство одеялка. Для меня это прямо супер-ценно. Спасибо.
Отдельное спасибо за чудесную карту. Если бы я ее встретила в какой-нибудь нарративной книжке, я бы подумала — ох, наконец-то! А тут еще удалось почувствовать себя в соавторстве.

Наташа:
Мне хотелось только одного — больше времени, потому что столько идей! Мы пропускали некоторые вопросы, но не было ощущения незавершенности, все-таки выстроенный концепт у меня остался. Самое главное понимание, с которым я ухожу — о смерти можно говорить по-разному.

Анастасия:
Здорово, что можно вот так с юмором, через образы и их динамику разговаривать о смерти. Это точно снижает тревожность, вызывает улыбку. Мне кажется, из этой карты могла бы родиться нарративная коллективная практика. Хотелось бы продолжить размышлять и говорить.

Наташа:
Я тоже хотела сказать про совершенно теплую чудесную атмосферу. Спасибо тебе большое за то, что ты делаешь возможным поговорить на такую чувствительную тему в таком формате. Для меня это очень ценно. Моя любимая метафора, что жизнь — это приключение. Сегодня я подумала, что собственная смерть — тоже вполне себе приключение. Я ухожу сегодня с этой вдохновляющей идеей.

Наташа:
Присоединяюсь ко всем, кто говорил про атмосферу. Ине кажется, это твоя суперсила — какая бы тема не была, но «главнее всего погода в доме, а все другое — суета». Кажется, что смерть — это всегда горе, переживание. Но я ухожу с волшебным ощущением того, смерть — это духоподъемная история. Мы столько разного посмотрели сегодня — Смерть на мотоцикле, смертельный МФЦ. Одним из самых больших и важных для меня вопросов, который я заберу с собой — это посмотреть на Жизнь, как на подарок Смерти, что надо в принципе не забывать об этом. У меня ощущение, что у нас сегодня был праздник Смерти. Спасибо большое.