голос «как будто». Он позволяет говорящему делать абстрактные отсылки, без связывания себя обязательствами с реальной ситуацией. Таким образом, это грамматическая модальность воображаемого, открывающая нам пространство между прошлым и настоящим (Hedtke & Winslade, 2017, p. 80)

Думаю, это заставило меня почувствовать себя частью сообщества в более реальном смысле, что действительно интересно, потому что иногда я чувствую себя немного странно из-за того, как я отношусь к концепции гендера и что это значит для других людей, которые не являются цисгендерными, но относятся к этому совершенно иначе, чем я.

Я представляю... мои предыдущие версии себя и людей, собравшихся у бассейна, пока я это делаю. В 18 лет я училась находиться рядом с собаками — было бы здорово, если бы эта я там появилась... А ещё, в течение какого-то времени... я еженедельно брала племянницу, и мы устраивали приключение: как-то мы пошли поплавать, а когда мы это делали, то обычно оставались на мелководье. [Моей племяннице] было всего четыре или пять тогда... И мы пошли и взяли [моей племяннице] спасательный жилет, чтобы она могла кататься с горки. И я, я плакала, я едва могла дышать, так мне было страшно. А [моя племянница], такая маленькая, взяла меня за руку и сказала: «Всё хорошо, тётя, я буду рядом с тобой». Так что я бы хотела увидеть её там, у бассейна... Думаю, это бы показало, что со мной в бассейне друзья.

в большинстве своих форм феминизм предлагает или требует занять политическую и/или этическую позицию по отношению к культурному опыту... Обе модели мышления — феминизм и визуальная культура —... движимы политическими интересами и сосредоточены в первую очередь на культурных формах как на информировании субъективного опыта. (Jones, 2010a, pp. 1–2)

В создании фильмов есть приём, который приходит мне в голову, в каком-то смысле как... когда камера скользит по рядам, показывая множество лиц. Думаю, я бы хотел поймать эмоциональный резонанс человеческого опыта. Я бы хотел уделить больше внимания лицам. Не слишком много разговоров, но много актёрских проявлений через что-то вроде микромимики. А потом могут быть вставки, отсылающие к историям этих людей, помогающие вам понять, почему этот момент им откликнулся.

Командой постановщиков будут просто люди из [ТВ-шоу] PEN15 [Erskine, 2019–2021], потому что... к тому, как старшеклассники пытаются экспериментировать с самовыражением, они отнесутся с пониманием. Думаю, один их трёх друзей тогда носил что-то вроде утилкилта и панковые футболки, и я бы хотел, чтобы это было визуализировано с любовью. И, Боже, я в тот период делал такие же выборы в области моды. Но просто сама неловкость того, что мы носили, или того, что было важно для людей, а вы бы не догадались.

Думаю, мне бы хотелось цвета. Вибрации цвета... голубой для меня ассоциируется не только с грустью, но также со страхом и чувством ограничений; но ещё он связан с, допустим, спокойствием и возможностью расширяться. И как будто голубой, много голубых оттенков, сможет вместить всю эту сложность.

Думаю, я бы хотел, чтобы образы были более сфокусированы на действиях и влиянии страха, чем на демонстрации самого страха... Я бы не хотел в этом эпизоде... знаете, быть окружённым какой-то тучей. Может быть, он будет проявлен в звуках — сильное сердцебиение, дыхание; чтобы в моменты сильнейшего страха он был представлен, но не через образы.

Думаю, так «правильно»; эта версия комнаты сценаристов [является] чем-то вроде соавторского процесса написания той сцены с использованием множества точек зрения, совместного творчества просто классной группы людей. Думаю, она бы была совсем другой.

Возможно, эта группа людей использует своё коллективное знание для выбора правильного оператора, заинтересованного в рассказывании этой истории. И в каком-то смысле это даёт команде [сценаристов] творческую свободу быть теми, кто решает, каким будет итог.

Я думаю, что проблема, с которой я сталкиваюсь, связана с борьбой, которую я веду с последствиями стыда, некоторые из которых довольно давние и связаны с историей... во мне так много ощущения «не хочу занимать пространство». Но я продолжаю упорствовать... Мне помогает опыт, который я получаю сейчас… Я думаю о том, чтобы сделать эпизод об укрытии под дорогой, откуда можно освещать других персонажей. О персонаже, чья работа — поддерживать других и помогать (более маргинализованным) историям быть услышанными.

Думаю, мама с восторгом бы восприняла возможность увидеть историю с преодолениями, поскольку большинство рассказанных историй касались борьбы между нами. Думаю, эта альтернативная версия была бы для неё значима. Может, после этого я ей расскажу.

Я обнаружил, что не так связан с одним выбором, как мне казалось. Я ощутил доступность множества вариантов, с которыми я могу соотнестись; я могу сделать одно, другое. Я мог бы попросить ответить каждого человека, стоявшего в толпе, где это происходило. Я мог бы собрать всю эту толпу из любящих меня людей. Я могу наполнить её теми, кто тоже прошёл через подобный опыт и может его понять. Я могу выбрать их всех, я могу выбрать что-то сказать. Я могу выбрать ударить этого человека локтем в лицо. Я могу выбрать, знаете, с любовью вспомнить о человечности этой личности. И само увеличение возможного для меня очень многое значит.

Этот момент, когда тебе кажется, что ты в ловушке и у тебя нет сил... и как будто единственный способ справиться — подчиниться или замереть... я хочу иметь шанс сказать всё, что мне хотелось, пережить в воображении все возможные реакции на это событие, чтобы на него мог откликнуться коллектив.

[Вопросы] переместили меня из позиции объекта, с которым всё это произошло, в позицию субъекта... Я могу видеть, что было возможным, этот опыт показал мне другие пути, варианты, что ещё в ситуации и контексте повлияло на происходившее. Чувство собственной отстойности рассосалось и на его место пришло желание чувствовать ответственность, что ощущается гораздо более полезным.

Это будет, ну, 2-х минутная сцена в пяти часах. Ну, как, группа людей, позиционирующих себя за пределами гендерной бинарности, кто... останавливаются и говорят друг с другом... думаю, есть рассказчик или повествователь, который комментирует, что происходит в истории... мне нравится идея хора в качестве комментатора, помогающего людям, кто хотел бы чему-то научиться, это сделать... как, сделать видимой и прозрачной воспроизводящуюся власть.

Я говорю это с оговоркой, [что] воспоминание, которое я выбрал, не чувствовалось опасным, чтобы с ним соединиться; оно ощущалось как то, о котором я могу говорить спокойно. Но соединиться с ним вот таким способом даже увеличивало ощущение безопасности, потому что я чувствовал контроль над происходящим, а в том, как я об этом думал, не было страдания. Я больше думал о том, кто ко мне присоединится? Думаю, для меня идея соприкосновения с болезненной историей, когда ты прежде размышлений о ней собрал команду соавторов, ощущается как простраивание опор для безопасности.

«В моей работе с людьми, столкнувшимися с множественной и повторяющейся травмой, одним из самых важных моментов является восстановление значимого самоощущения, предпочитаемого чувства идентичности или авторства, к которому в этой презентации я буду обращаться как к «чувству себя». В этой работе есть множество ключевых аспектов. Один из них включает в себя обнаружение, чему человек придаёт ценность в жизни» (M. White, 2004, p. 46)

способствовало возможности по-разному подумать о людях и ролях, которые они могут исполнять. И, фактически, с каждым человеком, являющимся частью истории, есть резонанс во [времени]...прошло практически 10 лет [с этой истории]. Я больше не близок со многими из этих людей. Я много лет об этом не говорил... Но всё равно рассказывание этой истории придало мне надежду и чувство связи с влиятельностью и сообществом…

Было приятно вспомнить, что у меня есть история о том, как я предпринимал какие-то сложные шаги... Было приятно вспомнить, что не в первый раз я был сокрушён жизнью, но реагировал на это действиями.

Одна из вещей, которые я понял, что эти две истории насилия и оскорблений фактически ощущались для меня как один эпизод. И я искренне не знаю, произошли ли они в один год моей жизни. Слишком много лет прошло. Но они ощущались как что-то единое, как и люди, в них участвовавшие. Так что я просто объединил две истории, происходившие в реальной жизни в разное время, и это позволило мне осмыслить их, ощутить свою влиятельность и увидеть свои реакции на историю без границ. И это так здорово.

Было правда эмоционально, в том смысле, какого я не предвидел, потому что я намеренно не думал ни о каких сложных историях в своей жизни. Так много этих вопросов подняли во мне нежные воспоминания о том опыте с моей мамой, о просмотре Доктора Кто [BBC, 1963–1989] с отцом, переодеваниях с сестрой в подвале. Я обнаружил, что это неожиданным образом вернуло меня к ранним воспоминаниям, было очень эмоционально и это ощущалось так, словно истории становились более доступными и стоящими рассказывания, что в возвращении к ним будет определённая ценность, и хотя эти истории казались чем-то мелким, на самом деле они таковым не являются. Думаю, для меня оказалось важным, что вернулись все эти нетравматичные истории и я увидел какую-то ценность в [вопросах]: как бы я выставил свет, отснял и срежиссировал сотни сессий переодеваний с сестрой? Как бы это выглядело, – рассказать историю таким образом, который бы отдавал дань моим ценностями, который бы чествовал её? Это было — да, это ощущалось неожиданно эмоционально.

В отношении аудитории, думаю, это может быть выражением моей веры в мою аудиторию... Думаю, это выражение веры в цисгендерных людей, что они могут научиться. Как будто есть надежда, [но] также есть вера в лучшее в них, что, если бы у них был доступ к чему-то, что может им помочь, ну, справляться лучше, они смогли бы попытаться? Ну, я думаю, что такое рассказывание истории позволяет увидеть лучшее в людях и их способности меняться.

Часть меня к концу интервью думала: «О, может быть, [интервьюер] должен просто поделиться этим видео с людьми». Мол, это было бы круто, этот разговор действительно крутой и действительно интересный, и мне было интересно разговаривать, и может быть важно просто иметь возможность поделиться этим процессом и может быть этот процесс окажется значимым.

Я думаю, было бы круто сделать сериал... Было бы круто рассказать историю о моем страхе перед животными, и вот об этом, и о том, как я рассталась с женой... на самом деле таких историй было довольно много, и я думаю, было бы интересно рассказать об этом.

Чтобы свет делал свою работу, хм, освещения, ему нужно проявиться: включиться и сиять. [Это сияние позволяет осветителю отвечать] за справедливость создания и удержания пространства, проявляясь, чтобы быть рядом — слушать, видеть, молчать. Сосредотачиваясь на децентрированной позиции. Может быть это и есть важное в сотрудничестве, вся эта возня и переживания «что-то испортить» сливает впустую ценную энергию, которую можно было бы просто направить на то, что нужно... Думаю о свете как о лице, развернутом по направлению, создающем не только видимость, но и свидетельский взгляд.

...люди, у которых есть действительно позитивная оптика и по отношению к феминистским работам, и к интерсекциональным феминистским работам, и к антирасизму, и, возможно это некоторые члены сообщества, на местном или национальном уровне, которые могли бы быть и участвовать в разговоре и написании сценария.

Думаю, многие люди, включая меня, проводят много времени (часто больше, чем хотелось бы), размышляя о том, как бы нам хотелось, чтобы что-то пошло по-другому, или что бы нам хотелось сделать, или что бы мы сделали сейчас (задним умом) в какой-то ситуации. Иметь возможность такого разговора, как этот, возможность не только создать пространство для подобных мыслей, но также представить последствия присоединения дополнительных голосов, соединения с другими, чьи мнения и точки зрения действительно важны, использовать новые знания и соответствующие понимания для участия в изменении результата также позволило мне чувствовать меньше беспомощности по поводу произошедшей ситуации. Это также дало мне почувствовать себя более компетентным и искусным (и доверяющим этому набору навыков). Например, было очень успокаивающе и полезно признать через процесс этого разговора, что пусть даже у меня всё ещё не слишком много доверия собственным навыкам в том, как лучше справляться со сложной ситуацией, в которой я оказался, или каким наиболее исполненным смысла способом я бы мог участвовать, чтобы изменить исход, я правда почувствовал, что могу доверять своей способности идентифицировать правильных людей, кому я могу доверить свою историю.